— Лидия ни за что не угомонится, пока где-нибудь не покажет себя на людях. И едва ли ей представится другой случай осуществить это с меньшими неудобствами для нашей семьи.

— Если бы вы знали, — сказала Элизабет, — какой ущерб может нам причинить бросающееся всем в глаза неосмотрительное и бестактное поведение Лидии! Больше того, какой ущерб им уже причинен! Тогда бы вы, я уверена, судили по-другому.

— Уже причинен? — переспросил мистер Беннет. — Что же, оно отпугнуло от тебя кого-нибудь из твоих поклонников? Бедная Лиззи! Но ты не должна падать духом. О таких привередливых юнцах, которые не переносят малейшего признака глупости своих ближних, не стоит жалеть. Ну-ка, назови мне тех жалких людишек, которых оттолкнуло легкомыслие Лидии.

— Вы ошибаетесь. Мне не приходится жаловаться на подобные разочарования. Я имела в виду не какие-либо отдельные случаи, а общий вред, который нам причиняют ее манеры. Наша репутация в обществе, уважение к нам знакомых подрываются взбалмошностью, самоуверенностью и крайней несдержанностью, свойственными ее характеру. Простите, я должна высказать свою мысль до конца. Если вы, дорогой отец, не возьмете на себя труд обуздать ее неудержимую натуру и разъяснить Лидии, что сегодняшние устремления не могут стать делом ее жизни, то скоро заниматься ее воспитанием будет уже поздно. Ее характер окончательно сформируется, и, к нашему общему позору, она к шестнадцати годам превратится в пустую кокетку. Кокетку худшего, самого низкого пошиба, не располагающую никакими достоинствами, кроме молодости и некоторой внешней привлекательности. Невежество и пустота сделают ее совершенно беззащитной перед всеобщим презрением, вызванным ее погоней за успехом. Той же опасности подвергается и Китти, которая во всем следует за Лидией — глупой, тщеславной, праздной и совершенно разнузданной девчонкой. Папа, дорогой, неужели вы полагаете, что, вызывая осуждение и презрение всех наших знакомых, они не бросают тень на репутацию своих сестер?

Мистер Беннет почувствовал, что Элизабет вложила в эти слова всю душу. Ласково взяв ее за руку, он сказал:

— Ты напрасно волнуешься, моя девочка. Все, кто знает тебя или Джейн, достаточно уважают и ценят вас обеих. И это мнение не может пострадать оттого, что у вас имеются две или, я даже мог бы сказать, три на редкость глупые сестры. В Лонгборне не будет покоя, если Лидия не попадет в Брайтон. Пусть же она туда поедет. Полковник Форстер — человек разумный. Он не допустит, чтобы она попала в настоящую неприятность. И, к счастью, она достаточно бедна, чтобы не привлекать к себе охотников за приданым. Ей даже флиртовать там станет труднее, чем здесь, — офицеры найдут в Брайтоне девиц, заслуживающих большего внимания. Будем надеяться, что эта поездка заставит ее почувствовать свою незначительность. Во всяком случае, ее поведение не может заметно испортиться без того, чтобы мы были вправе посадить ее до конца дней под замок.

Элизабет пришлось удовлетвориться этим ответом. Так как собственное ее мнение не изменилось, она ушла от отца разочарованная и огорченная. Не в ее характере, однако, было таить досаду, углубляясь в собственные переживания. Она сознавала, что выполнила свой долг, а печалиться заранее по поводу ожидаемых бед, усиливая их вдобавок своим беспокойством, ей было несвойственно.

Если бы Лидия и ее мать узнали, о чем она говорила с отцом, они едва ли смогли бы найти выход своему негодованию. Брайтонская поездка казалась Лидии вершиной земного счастья. Ее пылкое воображение рисовало улицы курортного городка, заполненные пока еще незнакомыми ей офицерами. Она видела себя предметом поклонения многих десятков молодых людей. Перед ее мысленным взором вставал во всем блеске военный лагерь — стройные ряды однообразных палаток и между ними 'веселые группы красавцев, щеголяющих в красных мундирах. И в довершение всего Лидия представляла себе, как она будет сидеть в одной из этих палаток и напропалую флиртовать по меньшей мере с шестью офицерами сразу.

Что бы она почувствовала, если бы узнала, что ее сестра пытается вырвать ее из этого уже такого близкого и такого заманчивого мира. Чувства эти способна была бы понять одна миссис Беннет, которая переживала почти то же самое. Только благодаря поездке Лидии она смогла примириться с мрачной решимостью мужа не пускать в Брайтон всю семью. Но, оставаясь в полном неведении о состоявшемся разговоре, обе они почти беспрерывно предавались восторгам до самого того дня, когда Лидия должна была покинуть Лонгборн.

Элизабет предстояло встретиться с Уикхемом в последний раз. Встреча эта уже не могла сколько-нибудь серьезно ее тревожить, так как она не раз виделась с ним после своего возвращения. Их прежняя близость исчезла. Она даже научилась замечать в самой пленявшей ее прежде мягкости Уикхема однообразную нарочитость, надоедающую и вызывающую досаду. Более того, она находила новые поводы для неудовольствия в том, как он стал к ней теперь относиться. В самом деле, напоследок он снова начал оказывать ей такое же внимание, каким было отмечено начало их знакомства и которое после всего происшедшего могло ее только оскорбить. И она потеряла к нему последнее уважение, как только заметила признаки этого праздного волокитства. Решительно отвергая его любезности, она видела в них упрек своему прежнему поведению. Только помня о нем, Уикхем мог считать, что при первом новом знаке внимания с его стороны она будет польщена и пойдет ему навстречу, независимо от того, по какой причине и на какой срок он от своего ухаживания воздерживался.

В самый последний день пребывания полка в Меритоне Уикхем вместе с другими офицерами обедал в Лонгборне. И, не стремясь расстаться с ним в дружеских отношениях, Элизабет в ответ на расспросы о ее жизни в Хансфорде рассказала ему о трехнедельном визите в Розингс полковника Фицуильяма и мистера Дарси, спросив при этом, знает ли он полковника.

Уикхем показался ей озадаченным, смущенным, настороженным. Однако после недолгого замешательства он, улыбаясь, ответил, что когда-то ему приходилось частенько встречаться с этим человеком. Охарактеризовав его как настоящего джентльмена, он спросил, какое впечатление полковник произвел на Элизабет. Она отозвалась о нем очень тепло. Как бы между прочим Уикхем вскоре осведомился:

— Сколько времени, вы сказали, он провел в Розингсе?

— Около трех недель.

— Вы часто с ним виделись?

— Да, почти ежедневно.

— Его манеры сильно отличаются от манер его кузена.

— Да, весьма сильно.

Но, узнав мистера Дарси ближе, я стала о нем думать гораздо лучше.

— Вот как? — сказал Уикхем, бросив на нее взгляд, не ускользнувший от ее внимания. — А могу ли я спросить… — Но, спохватившись, он продолжал небрежным тоном: — Стал ли он любезнее разговаривать с людьми? Или он снизошел до того, что придал некоторую обходительность своим манерам? Ибо я мало надеюсь, — проговорил он более низким и уже более серьезным голосом, — что он изменился к лучшему по существу.

— О нет, — сказала Элизабет, — по существу он остался таким, как был.

Уикхем явно не знал, как ему отнестись к этим словам — обрадоваться ли им или не доверять их смыслу. Что-то в ее лице заставило его насторожиться, когда она добавила: