Для сравнения… Конница армий обоих фронтов должна была выполнять схожую работу. Это прежде всего — ведение разведки. А также — маневрирование на флангах неприятельских масс с целью оттягивания на себя части сил неприятеля. И понятно, что эти задачи выполнялись по-разному. Мы уже говорили о тех дневках, что не стеснялся устраивать своей коннице ген. Г. Хан Нахичеванский. Еще бы! Трое суток на одном месте при неучастии в общевойсковом сражении, оголении фланга армии перед сражением и отказе от преследования противника! Удивительно только, как это некоторые участники операции говорят о факте изматывания конницы — при такой-то боевой работе? В качестве сравнительного примера приведем письмо А.Е. Снесарева, начальника штаба 2-й казачьей Сводной дивизии (ген. А.А. Павлов) от 21 августа 1914 года. Эта дивизия входила в состав 8-й армии Юго-Западного фронта, сумев скрыть сосредоточение армии от глаз противника, а также проведшей в короткие сроки два кавалерийских боя. У Городка была разбита 5-я австро-венгерская кавалерийская дивизия, а затем у Джурина (у города Бучач) — 1-я кавалерийская дивизия. Обе указанные австрийские кавалерийские дивизии входили в группу ген. Г. Кёвесса фон Кёвессгаза, которая всего имела в своем составе три с половиной кавалерийские дивизии. А.Е. Снесарев пишет супруге из Ходорова: «Дорогой Женюрок! Пишу тебе еще, после вчера. В первый раз дневка после трех недель. Лошади наши измотались полностью, хотя удивительно, как выносливы»[255]. Сравните — первая дневка за три недели, и при каких результатах! Вот как надо воевать.

Как известно, кавалерия 1-й армии, с глобальным запозданием начавшая выдвигаться на помощь 2-й армии, не успела. Группа Хана Нахичеванского вообще не успела подойти к месту сражения, получив приказ на отход, как только 1-я армия была остановлена директивой штаба фронта. Лишь 1-я кавалерийская дивизия ген. В.И. Гурко подошла к Алленштейну, где провела огневой бой и была вынуждена отступить. В дальнейшем, на втором этапе Восточно-Прусской наступательной операции, кавалерия 1-й армии отступала вместе с армией под ударами усилившейся (переброска из Франции двух армейских корпусов и кавалерийской дивизии) 8-й германской армии. Теперь эту армию возглавляли уже ген. П. фон Бенкендорф унд фон Гинденбург (командарм) и ген. Э. Людендорф (начальник штаба).

В ходе отступления 1-й армии за рубеж реки Неман кавалерия ничем не проявила себя. Даже, напротив, пока пехота и артиллерия отбивали атаки неприятеля, конница отступала за боевые линии, становясь вне досягаемости германского огня. Разумеется, что при такой тактике кавалеристы не вели разведки и не могли послужить арьергардом, который позволял бы отступать пехоте и обозам. Короче говоря, конная группа ген. Г. Хана Нахичеванского явила разительный контраст с действиями конницы Юго-Западного фронта. А если говорить о больших массах — то с деятельностью 1-го кавалерийского корпуса ген. А.В. Новикова в сентябре месяце, на левом берегу Вислы. Офицер-пехотинец так говорит о коннице 1-й армии при отступлении армии из Восточной Пруссии во второй половине августа 1914 года: «Наша кавалерия нас не прикрывала. К нашей большой досаде, кавалерия генерала Хана Нахичеванского, пока днем мы вели бой, уходила далеко в тыл и там становилась биваком. Отбив немецкие атаки, мы шли дальше и через некоторое время подходили к биваку Хана Нахичеванского. Горели у них костры, что-то варилось, они отдыхали. И как только показывалась голова нашей колонны, костры тушились, раздавались команды «седлай!», «по коням!», «справа по три, рысью марш!». Кавалерия уходила вперед нас, а мы, утомленные, голодные, еле тащившие ноги, должны были освобождать шоссе для прохода кавалерии и идти по обочинам и канавам. На рысях уходила в тыл наша кавалерия, вместо того чтобы прикрывать наш отход и дать нам маленькую передышку»[256]. Наверное, эта краткая характеристика дает блестящую оценку Хану Нахичеванскому.

Итог образования конной группы в Восточной Пруссии был неутешителен. Причиной тому не столько сама личность генерала Хана Нахичеванского, сколько отсутствие вследствие расформирования кавалерийских корпусов подготовленного для управления большой конной массой командира и его штаба. Об опасности такого положения вещей били в набат еще до войны. Однако военный министр и Генеральный штаб не прислушивались к мнению наиболее передовых кавалерийских командиров. Еще в 1910 году князь Д.П. Багратион предвосхитил ненормальность образования сводных кавалерийских групп в начале Первой мировой войны при существующей организации и системе управления. Багратион писал: «Отсутствие должности «начальника кавалерии действующей армии», намеченного еще в мирное время из числа выдающихся образованных генералов нашей конницы, быть может, составляло одну из причин, почему наша конница в последних двух войнах не принесла существенной пользы ни на театре военных действий, ни на полях сражений. Как бы ни был талантлив главнокомандующий армий, даже в том благоприятном случае, если он сам по роду службы принадлежит кавалерии, его обязанности по общему управлению полумиллионной армией на громадном театре войны настолько сложны в современной боевой обстановке, что уму человеческому фактически не под силу уловить и сохранить свежим в памяти даже общие нити направления деятельности конницы, требующие громадного сосредоточенного, внимательного, неустанного и, главное, непрерывного напряжения ума, дабы работа конницы шла быстро и плодотворно. Только специально назначенное для сего лицо с крупным талантом, проведшее в рядах конницы всю службу и высокообразованное, может помочь главнокомандующему в этой сложной его работе»[257]. В качестве исторического примера Д.П. Багратион указывал, что даже такой военный гений, как Наполеон, назначил высшего кавалерийского начальника — маршала И. Мюрата.

По окончании Восточно-Прусской операции 1914 года полковник Генерального штаба Разгонов (старший адъютант оперативного управления штаба 2-й армии) представил свои мысли относительно тактики ведения боя (окружение неприятеля посредством «Канн»), где в том числе уделил место и действиям конницы. В частности, он говорил, что, «обняв противника с флангов, надо завершить его окружение, для чего может быть особенно полезна конница. Конные массы, способные и к огневому бою, явятся в настоящих сражениях, разыгрывающихся на десятках верст, подвижными резервами, которые будут наносить последние удары»[258]. Интересно, что мысль повторяется. Практически точно таким же образом, описанным в 1914 году русским офицером, пытавшимся осмыслить опыт неприятельской тактики, действовали танковые группировки фашистского вермахта, замыкавшие «мешки» окружения советских войск в 1941 году.

Исход Восточно-Прусской наступательной операции резко сказался на всех ее участниках с русской стороны. Командарм-2 ген. А.В. Самсонов застрелился. Два комкора 2-й армии попали в плен, а еще три были отстранены со своих постов сразу после окончания операции. Командарм-1 ген. П.К. Ренненкампф будет отстранен только в ноябре 1914 года по окончании Лодзинской оборонительной операции. Комкор-20 впоследствии станет командармом-2, а комкор-3 отправится в отставку в феврале 1915 года. Только комкор-4 пройдет всю войну на своем посту. Ген. Г. Хан Нахичеванский впоследствии будет командовать кавалерийскими корпусами и всегда — без успеха. Главкосевзап ген. Я.Г. Жилинский лишится своего поста и отправится во Францию русским военным представителем при союзном командовании. В январе 1915 года на комкора уйдет и начальник штаба Северо-Западного фронта ген. В.А. Орановский. Именно о нем больше всего сожалели знавшие его современники, в том числе и Б.М. Шапошников. В.Н. Дрейер вспоминал: «Орановский дальше корпуса не двинулся, хотя это был незаурядный генерал, превосходный военный, очень знающий и любимый всеми»[259].