— Хорошо, — медленно произносит Джош. Его голос звучит озадаченно. — Ты хотела пойти в другое место?

— Не знаю. — Она сглатывает пару раз. Наверное, от запаха омлета ее опять тошнит. — Мы могли бы обсудить это позже?

— Как хочешь, — отвечает он. Лаура сидит, опустив взгляд в тарелку, а Джош не сводит глаз с ее лица, как будто впервые заметил, что с ней что-то не так. Оба молчат, пока Джош не произносит: — Слушай, я тут хотел спросить тебя об Анис Пирс. Ты не могла бы с ней связаться?

Лаура поднимает удивленный взгляд.

— Анис Пирс? Зачем мне связываться с Анис Пирс?

— Она записала пару альбомов на студии «Альфавилль». Мы собрали десять тысяч подписей под петицией, я привлек нескольких журналистов. Подумал, если на сцену выйдет личность ее масштаба, наш успех закрепится.

— Я не хочу звонить Анис. — Лаура берет с коленей сложенную бумажную салфетку и бросает ее на нетронутую тарелку с омлетом. Я уже вижу, что она намерена выплеснуть свое плохое настроение на Джоша, как недавно выплеснула на меня, и думаю, что Джошу повезло больше, чем мне, потому что он может ей ответить.

Он опять выглядит смущенным.

— Я считаю, что нам это на самом деле поможет, если…

— Я уже сказала тебе, что не хочу, — перебивает его Лаура. — По-моему, сейчас тебя дом на Авеню «А» должен волновать в последнюю очередь. Нам нужно о другом волноваться.

— О чем это? На что ты намекаешь?

— Если хочешь волноваться о тех, кому скоро будет негде жить, — говорит она ему, — может, стоит побеспокоиться и о том, где нам жить, когда на следующей неделе у тебя закончатся деньги от выходного пособия и мы больше не сможем оплачивать эту квартиру.

Теперь уже мой желудок расстроен — такое впечатление, что внутри все сжалось в комок. Нам придется покинуть эту квартиру? Как такое возможно? Почему меня никто не предупредил о том, что такое может случиться? Если Сара не будет знать, где отыскать Лауру, как же она узнает, где найти меня?

— Да перестань ты, Лаура! — восклицает Джош. — Я знаю, что мы потеряли часть наших сбережений, но до потери этой квартиры нам еще далеко.

— Это ты, Джош, перестань! — Лаура повышает голос. — Я отказываюсь быть единственной, кого заботит работа. Ты когда-нибудь задумывался о том, что произойдет, если я неожиданно потеряю свое место? Ты хотя бы представляешь себе, как плохи дела в конторе в последнее время?

— А откуда же мне, черт побери, знать?! — Джош тоже повышает голос. — Ты же не рассказываешь мне, как у тебя дела. Ты вообще со мной не разговариваешь. Несколько месяцев я изо всех сил пытаюсь вызвать тебя на откровенность — о твоей матери, о работе, хотя бы о чем-нибудь, но ты только закрываешься от меня. Я что, умею читать мысли?

— Я и не подозревала, что нужно уметь читать мысли, чтобы сложить два и два, — отвечает Лаура. В ее голосе звучит даже больше злости, чем в те моменты, когда она злилась на Сару. — Я и не подозревала, что нужно уметь читать мысли, чтобы прибавить ноль долларов, которые ты будешь зарабатывать, к нашему ежемесячному бюджету и в итоге получить ноль долларов арендной платы! — Теперь Лаура уже кричит. Она встает и так сильно хлопает о кухонный стол стулом, что он отскакивает рикошетом и падает на бок. Громкий звук и крики сильно пугают меня, я прячусь под диван. Я продолжаю видеть и слышать Лауру и Джоша, но здесь чувствую себя в большей безопасности, хотя шерсть у меня на спине подергивается все быстрее. Лаура смеется, но смех этот совершенно не похож на тот смех, которым заливаются люди, когда им смешно. — И по-настоящему удивительное во всей этой ситуации то, что лично я никогда не хотела снимать такую большую и дорогую квартиру!

— Хватит с меня твоих дурацких подсчетов! — орет Джош. — Мы вместе выбирали эту квартиру. Мы несколько недель искали место, где могли бы свить семейное гнездышко. Ты ни разу не возразила, но сейчас тебя воротит всякий раз, когда поднимается тема детей. Может быть, я и не умею читать мысли, может быть, не могу сложить два плюс два, но я же не слепой, Лаура.

— Как мы можем даже думать о детях, если у нас нет денег!

— Когда ты забеременела первый раз, ты была такой взволнованной, трепетной. — Сейчас его голос звучит неприятно. — На твоем лице были написаны неприкрытая радость и абсолютное счастье. По-твоему, я дурак?

— Не смешивай все в одну кучу! То было тогда, а это сейчас! Сейчас мы не можем заводить детей и при этом не волноваться о том, чем будем за все платить.

— Все! Довольно! — ревет Джош. — Ты все сводишь к деньгам! Хватит о деньгах! У нас есть деньги!

— Недостаточно! — кричит в ответ Лаура. — Ты понятия не имеешь, как это страшно, когда у тебя вообще нет денег! Ты понятия не имеешь, каково это, когда… — Внезапно Лаура перестает кричать. Замолкает.

— Когда что? — требует ответа Джош. — Когда что, Лаура? Что такого ужасного с тобой произошло, если ты даже говорить об этом боишься?

Лаура молчит. Когда она заговаривает вновь, ее голос звучит уже тише, но холодно.

— Случилось то, что мой муж начал больше заботиться о чужих людях и об игре в няню для своих племянников, чем о собственном будущем.

Голос Джоша тоже звучит тише, но от этого его слова кажутся еще более жестокими.

— Не тебе давать мне советы о том, как вести себя с родными. Ты бросила свою мать одну в той ужасной квартире, которую через силу посещала раз в месяц. Ты даже не взяла на работе выходной, когда умерла твоя мама. Подумай над этим, Лаура. И не рассказывай мне о семье.

Дыхание Лауры становится громким и тяжелым, как у меня, когда я балуюсь.

— Что, черт побери, ты об этом знаешь! — От ее крика вся шерсть у меня на спине встает дыбом, и, сколько бы я ни трясла ею, она все продолжает вздыматься. — Что ты знаешь обо мне, моей матери, вообще о жизни?! Ты, со своей нормальной, счастливой, идеальной семьей, где все поддерживают друг друга, помогают друг другу и просто безумно друг друга любят!

— Ты вообще слышишь, что говоришь? — Джош вновь заводится. — Вот, значит, как ты думаешь? Неужели ты считаешь, что идеальная семья существует? Иногда мой отец — лучший человек на земле, а иногда он злит меня до безумия, так, что хочется его задушить, но я не стану до конца своих дней винить его за все ошибки, совершенные им в этой жизни. — Я слышу, как туфли Джоша шлепают по кафельному полу кухни. — Как бы ужасно, по-твоему, ни поступила твоя мама, прости ее! Я практически слышу, как в твоей голове идет борьба, как будто она до сих пор жива, а тебе все еще четырнадцать. Лаура, твоя мать умерла! Пора уже вырасти!

Теперь я все понимаю — да, Джош сказал о том, что Лаура не брала на работе выходной. Сара умерла. Сара умерла, а мне никто не сказал. Сара умерла, и я больше никогда ее не увижу. Больше никогда она меня не накормит, не возьмет на руки, не погладит мою шерстку. Никогда, никогда, никогда, никогда. И сколько бы я ни сидела с ее коробками, сколько бы ни вспоминала, ничто мне Сару не вернет. Боль в груди оттого, что Сары больше нет, кольнула так неожиданно, что я не могу дышать. Я сворачиваюсь тугим клубочком под диваном, пытаясь удержать свое разрывающееся на куски сердце.