— Надеюсь, что нет, — ответил я.

Молодой человек хмыкнул.

— Ну разве что этих клоунов еще побьют, — выразил он общую мысль.

Его барышня изобразила недовольную гримасу. Я огляделся по сторонам. Народ, как писал классик, безмолвствовал, и это было затишье перед бурей. Причём бурей попахивало серьезной. Тут было, наверное, сотен пять зрителей, и ни одного полицейского. Даже парень у ворот дал деру. Те двое, что придерживали крылья, осторожно, бочком, отступали назад к сараю. Первым в таких случаях обычно били зазывалу, но при таком раскладе мало никому не покажется.

Толпа на дороге начала сдвигаться к воротам, но право первого удара, по всей видимости, уступала тем, кто заплатил вдвое больше.

Внезапно моторчик ожил. До нас донесся его бодрый чих, и триплан бодро покатил по дорожке. Зрители мгновенно сменили гнев на милость. Послышались крики «ура!», «давай!» и тому подобное. В воздух взлетели шапки, падая вниз вместе с изморосью, но никого это, похоже, не волновало. Я и сам почувствовал, что захвачен волшебством момента. Да что там, даже дождь притих!

Дальнейшее произошло очень быстро. Аэроплан стремительно разогнался, разок подпрыгнул и оторвался от земли. Вот он уже полметра нам землей, метр… но поле кончалось еще быстрее, а сразу за забором росли две березы. Меж ними виднелся солидный просвет — его вполне хватило бы для нормального, полноценного аэроплана — но пилот забрал слишком сильно вправо.

— Левее! — закричал я. — Держи левее!

Мой крик потонул в восторженной овации. Впрочем, пилот меня всё равно бы вряд ли расслышал. Аэроплан промчался над забором. Зрители аплодировали. Пилот победно вскинул руку… и со всего разгону влетел в дерево.

Береза оказалась крепче. Хиленький аэроплан просто сложился, размазавшись по ней. Пилот вместе с верхней парой крыльев взлетел еще выше — аж до нижних веток — и оттуда рухнул вниз. Я бросился к нему. Меня обгоняли другие люди. Кто-то сразу занялся обломками аэроплана, кто-то склонился над пилотом.

— Живой? — спросил один.

— Да вроде, — неуверенно отозвался другой.

— Расступитесь! — прикрикнул на них я.

Опустившись на колено рядом с пилотом, я быстро установил, что тот всё-таки жив, о чём и сообщил остальным.

Внешне несостоявшийся покоритель воздушных просторов вполне подходил своему аппарату — худой, невысокий и жилистый. Одежда для полета тоже явно была подобрана, чтобы минимизировать вес, не нарушив приличий. Никаких толстых кожаных курток и сапог, в которых любили пофорсить наши столичные авиаторы. Только белая рубаха без рукавов — по мне, слишком легкая для сегодняшней погоды, но опять-таки на дворе июнь-месяц — штаны и лапти с обмотками. Единственной данью моде был кожаный шлем, плотно облегающий голову, но без очков.

— Вы доктор? — раздалось у меня за спиной.

Я оглянулся через плечо. Это был зазывала. По всем канонам жанра ему уже полагалось удирать с деньгами, а он вдруг оказался тут, в самом центре внимания. То ли не знал канонов, то ли слишком сильно переживал за пилота.

— Нет, — честно ответил я на поставленный вопрос. — Просто кое-что в этом понимаю, но лучше позовите врача.

В ответ зазывала вздохнул и предложил для начала перенести пострадавшего в сарай. Дождь, увидев, что теперь действительно «уже всё», снова усилился. Мы с зазывалой взяли пилота под руки и аккуратно приподняли. Бедняга тихо застонал. Потом приоткрыл правый глаз. Точнее, сделал попытку, но было видно, что даже она далась пилоту с большим трудом. И тут я должен признать: он оказался настоящим аэронавтом. Едва очухавшись, пилот первым делом спросил:

— Что с машиной?

— Повреждена, — обтекаемо сообщил зазывала.

Ближе к истине было бы сказать: разбита в хлам, но пилоту и этого хватило. Глаз закрылся. Голова упала на грудь. На призыв зазывалы откликнулись те двое, что придерживали крылья, и мы вчетвером перенесли пилота в сарай.

Внутри тот куда более соответствовал названию «ангар». Половину помещения занимала мастерская: с двумя верстаками, с подъемником и даже со своим генератором. Рядом с ним, словно напоминая о прошлом статусе сарая, лежала большущая охапка сена. На нее мы аккуратно уложили пилота. Двоих наших помощников зазывала тотчас услал собирать останки аэроплана, а сам принялся хлопотать. Последнее выражалось в том, что он ни мгновения не сидел без дела, но толку с его метаний было — чуть. Пришлось мне срочно вспоминать то немногое, что я перенял от доктора Азенберга.

— Ребра не сломаны, — сообщил я результаты осмотра. — Шею он тоже себе не свернул, иначе был бы уже мертв, но всё-таки надо немедленно послать за врачом.

— Да-да, — закивал зазывала. — Спасибо, вы очень помогли. Дальше мы сами.

— Хорошо, приглядите за ним, а я позову врача, — сказал я, поднимаясь на ноги.

— Нет-нет, — отмахнулся зазывала. — Мы сами справимся.

При этом он явно никуда не собирался. Это показалось мне подозрительным, и я прямо поинтересовался:

— В чём дело? Ваши религиозные воззрения не позволяют вам обратиться к медицине?

Зазывала смутился, и таким тоном, каким обычно сознаются в своем первом ограблении овощного ларька, сказал, что у них нет денег на лечение.

— Да ладно? — удивился я. — Вы только сегодня должны были полсотни рублей собрать.

— Всего лишь сорок два, — грустно поправил меня зазывала.

— Тоже неплохо, — сказал я. — Неужели ваш доктор такой грабитель, что возьмет за один визит такую сумму? Или вас только что ограбили?! Так полиция…

— Нет-нет, — немедленно перебил меня зазывала, с тревогой оглядываясь по сторонам. — Не надо полицию. Всё в порядке, деньги все тут, — он похлопал себя по карману. — Только они для дела потребны.

— Что ж у вас за дело такое? — удивился я.

Зазывала внимательно посмотрел на меня. Смотрел он долго и успел собраться с духом. Тон изменился.

— Знаете, господин хороший, — наконец сказал зазывала. — Спасибо, конечно, за помощь да участие, только это, знаете ли, не ваше дело.

— Что именно не мое дело? — спросил я. — Если ваше финансовое состояние, то да. А вот если вы задумали уморить его, — тут я кивнул на пилота, — то нет, это уже мое дело. И как гражданина, и как, между прочим, полицейского.

— Полицейского?!

— Агент сыскной полиции Ефим Кошин, к вашим услугам, — представился я, и предъявил свой документ.

Зазывала окончательно помрачнел.

— Ну вот только вас тут и не хватало, — проворчал он.

Развить столь многообещающую тему не дал пилот. Он громко застонал и, не открывая глаз, зашарил перед собой руками. Зазывала, мигом забыв о наших разногласиях, метнулся к нему и, бережно приобняв за плечи, помог принять сидячее положение. Я готов был спорить на что угодно, что забота эта — искренняя, а не показная специально для меня.