Эмрис кивает, пришпоривает кобылку, и второй день нашего путешествия начинается без фанфар и без разговоров.

Не знаю, отчего — потому ли, что мы все ближе к недостающим страницам или же во мне просто разыгралась паранойя, но на протяжении всего дня меня томят дурные предчувствия. Я никак не могу объяснить их или же счесть, что во всем виноват Эмрис — он вполне приятен, хотя и не столь разговорчив, как Гарет.

Мы переваливаем через вершину высокого холма. Впереди показывается город, уютно примостившийся в чаше долины. Издали кажется, будто стройные шпили домов тянутся к самому небу. Я давно не была в городах, и меня одолевает внезапное желание переночевать в гостинице на мягкой кровати, съесть горячий обед, приготовленный не мной, прогуляться по улицам, купить какой-нибудь ерунды в гостеприимно распахнувшей двери лавчонке или выпить чаю в какой-нибудь симпатичной чайной.

К сожалению, мы не едем к городу. Чуть помешкав, точно обдумывая наилучший путь, Эмрис забирает влево. Мы скачем через пшеничное поле, золотое в мареве яркого солнца, и берем курс на какое-то угольно-черное пятно вдали. Через некоторое время я понимаю, что это каменный фермерский домик, притулившийся на самой опушке леса. За домом и амбаром тянутся к небу вековые деревья.

Я гадаю про себя, станет ли этот дом нашим приютом для очередного ночлега или же, возможно, местом встречи с более разговорчивым проводником. Но нет, мы проезжаем мимо, и мальчуган, что кормит во дворе кур, жадно клюющих зерно у него под ногами, смотрит на нас во все глаза.

— Bonjour, Mademoiselle. — Здравствуйте, мадемуазель.

Мы с мальчиком встречаемся взглядами, и он улыбается во весь рот.

«Франция», — думаю я, улыбаясь ему в ответ.

— Bonjour, petit homme. — Здравствуй, малыш.

Улыбка его становится еще шире, а я радуюсь тому, что, даже почти не зная французского, смогла хоть что-то сказать.

Сразу за лесом притаилась тень. Мы въезжаем под деревья, и солнце скрывается из виду. Этот лес не такой густой, как чащоба, которой мы ехали в Алтус. Свет находит дорогу сквозь листву, образуя на земле причудливые узоры. Здесь очень красиво, но на сердце у меня тяжело и тревожно: слишком многое напоминает о мрачной дороге к Алтусу, о тех днях, когда время словно застыло, а я утратила ощущение не только его, но и себя самой.

По пути нам попадается только одно интересное место: поросшая мхом каменная колонна, стоящая посреди леса. Впрочем, для Европы не редкость подобные каменные руины и древние святыни, хотя вот эта чем-то напоминает мне Эйвбери — упомянутый в пророчестве древний каменный круг.

Проезжая мимо колонны, я не могу оторвать от нее глаз. Эмрис, по обыкновению, тих и равнодушен к окружающему; Димитрий позади меня тоже молчит. Я не спрашиваю их, что это за камень.

Через некоторое время Эмрис оглядывается на нас через плечо.

— Там впереди есть вода. Удобное место для привала.

Это самая длинная фраза, которую он произнес с самого утра.

— Привал — какая чудесная мысль! — с улыбкой соглашаюсь я.

Эмрис улыбается в ответ, но как-то натужно, словно через силу.

В отличие от большинства ручьев, встреченных нами по дороге, этот ручеек скрыт в тени леса и с тихим журчанием вьется меж деревьев. Мы пьем и наполняем дорожные фляги.

Внезапно Эмрис обращается ко мне.

— Отдохните, мисс. Я с радостью позабочусь о лошадях. Сдается мне, вы и так немало настранствовались. До нужного места мы доберемся только к ночи. Самая пора немного отдохнуть.

— Ой, ну право же… Ничего страшного, я сама прекрасно позабочусь о моем коне. Мне не хочется никого обременять.

Я умалчиваю о том, что перспектива отдохнуть, даже совсем немного, выглядит на редкость заманчиво.

Первоначальное изумление Димитрия сменяется согласием.

— Лия, Эмрис прав. У тебя усталый вид. Мы и сами справимся с лошадьми.

При одной мысли об отдыхе все силы покидают мое тело.

— Ну, если ты уверен…

Димитрий наклоняется ко мне и целует в щеку.

— Уверен. Подремли немного, а мы пока напоим коней.

Я отхожу к озерцу солнечного света близ воды, опускаюсь на сухую траву. После беспокойной ночи сон слетает ко мне в мгновение ока. Я откидываюсь на спину и крепко засыпаю под колыбельную текущей воды.

Прикосновение Димитрия выдергивает меня из сна. Он ласково поглаживает пальцем мое запястье, и я улыбаюсь, желая оттянуть момент, когда снова придется садиться в седло.

— Ты меня так просто с места не сгонишь, — лениво говорю я сквозь дрему.

Я чувствую, как он берет меня за руку, и что-то мягкое скользит у меня по запястью, с внутренней стороны.

— Да ты не слушаешь! — дразню я.

Голос, что отвечает мне, тих, почти неслышен.

— Все будет так просто — если только сделаешь, как велят.

Это не голос Димитрия!

Я открываю глаза и выдергиваю руку. Передо мной на коленях стоит Эмрис, держа что-то в руке. Что-то на черной бархатной ленточке.

Медальон!

— Что… Что вы делаете?! Отдайте! Это не ваше!

Я скашиваю глаза на руку, на которой нет отметины. Да, так и есть. Медальон сняли, пока я спала. Я пытаюсь высмотреть, где же Димитрий, при этом не отводя глаз от Эмриса. Однако берег у него за спиной пуст.

— Я не хочу причинять тебе боль. Просто выполняю, что велено.

Эмрис не вздрогнул, не отшатнулся — похоже, его не страшит вмешательство Димитрия, и это пугает меня сильнее всего.

Что Эмрис с ним сделал?

Я отползаю по твердой неровной земле, упираюсь спиной в дерево. Прочный, надежный ствол — однако мне у него защиты не обрести. Дальше бежать некуда.

— Пожалуйста, не трогайте меня.

Голос у меня жалобный, слабый, но я слишком испугана и не могу сердиться на себя за это.

У меня есть миг, один только миг на то, чтобы внутренне проклясть свою же глупость. Только теперь мне вспомнились слова Гарета: «Леса вам больше не грозят». А мы-то как раз в лесу! Ехали по нему столько часов — и сейчас еще в тени вековечных деревьев.

Как же мы ни о чем не догадались?

Эмрис встает и с решительным видом делает шаг вперед. На этот раз он обходится без уговоров: бросившись ко мне, хватает меня за руку и пытается прижать медальон к запястью с отметиной. Я отчаянно брыкаюсь, стараясь выдернуть руку, но мой противник гораздо сильнее меня.

Эмрис крепко держит мое запястье. Сухой бархат шелестит по коже, медальон — холодный и завораживающий, как море, в котором я чуть было не утонула — врезается в тело. Здоровенные руки Эмриса сражаются с застежкой. И тут за спиной моего врага, одержимый яростью, возникает новый персонаж этой драмы.