— Да.

— Пару глоточков. Я помогу.

— Спасибо.

— К вам пришли.

Медсестра громко сказала в сторону.

— Пять минут, пока никого нет. А то мне всыплют — мало не покажется.

И вышла. Арина без всякого желания повернула голову.

— Дед Махмуд?

Пахнущий чистотой старик в белом халате наклонился к Арине и положил на подушку телефон.

— Номер у тебя к зеркалу пришпилен, я ему продиктовал.

— Кому?

Ничего не поняла девушка.

— Я ему сказал, что сейчас зайду к тебе. Он перезвонит. Через минуту обещал.

— Кто?

Трубка спела задорно несколько тактов. Арина свободной левой рукой, капельницу недавно отключили, нажала кнопку.

— Да?

— …

— Да!

Повторила она недовольно. И вдруг услышала спокойное.

— Надо говорить «алло».

Она поняла, что сходит с ума. Это не могло быть правдой! Закрыла глаза, прикусила губу, и все равно расплакалась. Этого не могло быть. Решительно. Этого не могло быть на самом деле. Всего лишь приятный бред. Да, именно так.

— Нет… Нет… Не может быть. Не может.

— Может. Здравствуй.

— Нет.

— Почему нет? Я хочу ее услышать, обнять… А она кричит: «Нет»!

— …

— Рина. Гадкая девчонка, не смей хлюпать носом. Стоит отвернуться, она уже в больнице. Есть там хирурги симпатичные?

— Угу.

— Так и знал. А реаниматоры?

— …

— Мужем не успела обзавестись? Между моими звонками?

— Нет.

— Замечательно, значит, разводиться не придется. Перестань, малышка. Перестань. Теперь все хорошо. Перестань.

— Не могу.

— Тебя плохо слышно. Шепчешь?

— Да.

— Назови меня по имени, пожалуйста. Я так долго мечтал об этом.

— Не могу.

— Боже, сколько слез. Я сейчас тоже зареву, как раненый дикобраз.

— Ф…Фе… Федор…

— … Ну вот, мне совсем плохо стало. Уморишь человека.

— Федор!

— Еще разочек.

— Федор. Федор. ФЕДОР. Я… мне… ты приедешь?

— Скоро. Скоро.

— Я не верю. Ты мне снишься. Я сейчас проснусь. Одна…и…

— Рина. Твое имя оказалось сильнее всего. Я его повторял миллион раз. Держался за него, когда все обрушилось на меня. Думал, есть одна плохая вредная девочка. Она меня ждет. И я лез, лез, зубами цеплялся. Стены грыз. В буквальном смысле, малышка. Вот сижу, звоню. В трубке твой голос. А ты носиком хлюпаешь! Прекрати. Я только что с Басмачом беседовал. Чуть не упал вчера, когда он снял трубку. Ничего себе думаю, дела. Услышал мужской голос в трубке, обозлился, не сразу узнал старика. Он сказал, у тебя нога сломана?

— Да.

— Жить будешь. Это главное. Остальное дожмем. Так?

— …

— Послушай меня, нехорошего взрослого человека. Я себе столько раз задавал вопрос. Почему ты? Почему эта маленькая девочка с шершавыми лапками, неухоженными. Этот дикий зверек, недоверчивый. Почему? Меня, не обижайся, такие фантастические красотки зацепить не могли. Смешно. Я услышал твой голос, все сжалось внутри, натянулось, до звона, до боли. Я понял — вот та, которую ждал. И выходит крошка самонадеянная. Дурочка книжная. Уставшая, вредная, испуганная. Всякая. Захотелось взять тебя на руки и унести за тридевять земель. Чтобы никто под ногами не мешался, не отвлекал. А девочка мою любимую музыку ценит. Умных книжек перечитала тысячу. Просвещает старого болтуна. Ты! Ты для того мне, чтобы что-то важное понял. Оно ускользает пока. Но я чувствую, здесь все не так просто. Здесь. Я себя по груди хлопаю. Слышно?

— Да.

— Рина. Ты, маленькая, береги себя. Я тебя очень прошу. Слышишь? И не бойся меня огорчить, признаться, что погоревала, погоревала, а потом успокоилась и встречаешься с кем-нибудь. Это такая ерунда. Я всех победю. Помнишь волк из мультика так пел? «И всех победю, и всех победю». Да. Я настойчивый парень. Можешь кандидатам в женихи так и сообщить. «Отыскался один тип. Грозился место вокруг меня расчистить. Так что расходитесь сами, покуда целы. А то он грубоват бывает, руки-ноги поотрывает.» Я не шучу.

— Федор…

— Ну, все. Меня уже за рукав дергают, чтобы заканчивал. Нельзя больше болтать. Будь!

— Будь! Ради бога. Федор…

— Я тебя целую.

Он тихо буркнул в сторону несколько слов, и их разъединили.

Пять минут назад Арина напоминала себе выжженную запекшуюся черной коркой землю. Теперь ее вернули к жизни. Небо обрушило поток волшебной влаги на окаменевшую твердь. И робкий зеленый пух спрятал уродливые шрамы. Она никогда не сможет забыть перенесенные страдания. Никогда. Цветы, которым суждено распуститься в ее душе, в секунды самой острой радости будут наполнять воздух ароматом печали.

Арина научилась возведению невидимых стен. Их невозможно разрушить до основания. Внушительные насыпи, увенчанные острыми каменными осколками, останутся навсегда.

Но, Господи, каким прекрасным может быть сотворенный тобою мир!

Арина не знала, что ей делать со своим счастьем. Глупое сердце сбивалось с ритма, норовило выпрыгнуть и затанцевать на полу, возле кровати. Еще чего не хватало — умереть от радости. Как там у Майлсон? Арина честно попыталась и не смогла припомнить ни единой строчки. ОН ЖИВ. Все остальное ушло в тень. ОН ЖИВ. Это главное. Арина твердо пообещала себе наслаждаться каждой секундой и не ныть, если Федору надоест ее общество. Она готова была отдать, что угодно в обмен на его невозможное спасение?! И если придется платить по счетам, сделает это без лишних жалоб на жестокую судьбу. Что угодно. Теперь уже, что угодно. Она сумеет справиться. Вселенная обрела центр. Где-то там далеко говорил на чужом языке человек, которого она любила… Все остальное было второстепенно. Он позвонил. Мир расцветал и наполнялся дивным светом. Стоило пережить любую боль, чтобы услышать последние слова.

— Я ТЕБЯ ЦЕЛУЮ.

Старика, не дав сказать ни словечка, вытолкала медсестра. Телефон она не заметила. Арина пихнула его под подушку. Безропотно вытерпела две инъекции. И провалилась в настоящий, спокойный сон.

* * *

Через день ее перевели обратно в палату. Арина положила телефон в выдвижную полку тумбочки, выпила стакан кефира, поднесенный тетей Зиной. Попросила тазик воды умыться.

— И зеркало, можно самое маленькое. У меня косметички с собой нет, там хоть в пудренице есть, круглое. Хочется посмотреть — сильно ли страшная?