Он молча пожал плечами, похожий на медведя в своем кашемировом пальто, но мне показалось, что лицо его немного смягчилось.

— Я все сделаю, как ты хочешь, — продолжала я. — Я приготовлю вкусный обед, мы уложим Розетт и сможем спокойно обо всем поговорить.

— Хорошо, — вздохнул он.

Я открыла дверь.

И увидела, что внутри стоит какой-то мужчина в черном. Он стоял совершенно неподвижно, и я поняла, что лицо его мне знакомо лучше, чем мое собственное; на устах у него уже начинала угасать улыбка — явление редкое, но великолепное, как летняя гроза…

— Вианн, — промолвил он.

Это был Ру.

1 декабря, суббота

Стоило ему войти в магазин, и я поняла: не миновать мне беды. Некоторые люди, знаете ли, несут в себе этакий заряд — это видно по цветам их ауры, а у него аура походила на едва заметное пламя газовой горелки, бледное, желтовато-голубое, готовое в любой момент ярко вспыхнуть и взорваться.

Впрочем, с виду этого о нем ни за что не скажешь. Парень как парень, ничего особенного. Париж таких, как он, в год по миллиону проглатывает. В джинсах, в солдатских ботинках. Таким, как он, в Париже не по себе, такие, как он, мужчины всегда предпочитают брать зарплату наличными. Я и сама достаточно часто бывала в таком положении, так что запросто распознаю этот тип людей; в общем, думала я, если это просто очередной наш покупатель, то я — Дева Мария.

Я стояла на стуле и вешала картинку. Точнее, собственный портрет, нарисованный Жаном-Луи. И услышала, как этот тип вошел. Зазвенели колокольчики у двери, затопали по паркету его грубые ботинки.

И тут он сказал: «Вианн!» И было в его голосе нечто такое, что заставило меня обернуться и посмотреть на него. Обыкновенный мужчина в джинсах и черной футболке; рыжие волосы стянуты на затылке шнурком. В общем, я уже сказала: ничего особенного.

И все-таки что-то в нем показалось мне знакомым. И улыбка у него была светлая, как Елисейские Поля в канун Рождества, такую нечасто встретишь — впрочем, эта ослепительная, головокружительная улыбка лишь промелькнула у него на устах и тут же сменилась глубочайшим смущением: он понял, что ошибся.

— Извините, — сказал он, — мне показалось, это… — Он вдруг умолк. — Это вы здесь хозяйка?

Говорил он негромко, спокойно, с раскатистым «р» и резким звучанием гласных. В общем, типичный южанин.

— Нет, я просто здесь работаю, — улыбаясь, ответила я. — А хозяйка здесь — мадам Шарбонно. Вы ее знаете?

По лицу его скользнула тень сомнения.

— Янна Шарбонно, — подсказала я.

— Да. Я ее знаю.

— Видите ли, ее сейчас нет. Но она наверняка скоро вернется.

— Хорошо, я подожду.

Он сел за столик, по-прежнему озираясь; он разглядывал наши картинки и шоколадки в витрине с явным, как мне показалось, удовольствием и одновременно с некоторым смущением, словно не был уверен в том, как его здесь примут.

— Простите, а вы не…

Но он тут же перебил меня:

— О, я просто один из ее друзей.

Я улыбнулась:

— Да нет, я всего лишь хотела спросить, как ваше имя.

— Ах вон оно что…

Теперь-то сомнений не оставалось: ему действительно было не по себе. Он даже руки в карманы засунул, чтобы скрыть свое смущение, словно мое присутствие внезапно нарушило некий его план, слишком хитроумный, чтобы его менять.

— Ру, — представился он.

Я вспомнила почтовую открытку с буквой «Р» вместо подписи. Так это имя или прозвище?[45]Скорее последнее. «Направляюсь на север. Заеду, если смогу…»

Теперь-то я понимала, почему он мне сразу показался знакомым. Он стоял рядом с Вианн Роше на той газетной фотографии — в Ланскне-су-Танн.

— Ру? — переспросила я. — Вы из Ланскне?

Он кивнул.

— Анни все время о вас рассказывает.

И цвета его ауры сразу вспыхнули, как рождественская елка, а я начала понимать, что Вианн могла найти в таком человеке, как этот Ру. Вот Тьерри, например, никогда так не вспыхивает — вспыхивает порой только его сигара; с другой стороны, у Тьерри есть деньги, что дает возможность решить очень многие вопросы, если не все.

— Вы успокойтесь, хорошо? Посидите пока, а я вам горячий шоколад приготовлю.

Он снова улыбнулся этой своей чудной улыбкой:

— Я его больше всего люблю.

Я приготовила ему очень крепкий шоколад с коричневым сахаром и ромом. Он выпил, а потом снова принялся беспокойно бродить из комнаты в комнату, разглядывая сковородки, кувшины, блюда и всевозможные ложки и лопатки — все «шоколадное» хозяйство Янны.

— Вы очень на нее похожи, — сказал он наконец.

— Вот как?

На самом-то деле я совершенно на нее не похожа; с другой стороны, я давно заметила, что мужчины по большей части просто не способны как следует разглядеть даже то, что у них под носом. Немножко духов, длинные распущенные волосы, алая юбка, туфли на высоких каблуках — самые простенькие чары, понятные даже ребенку, но с их помощью ничего не стоит провести любого мужчину.

— Ну… и давно вы с Янной виделись в последний раз? — спросила я.

Он пожал плечами.

— Пожалуй, даже слишком давно.

— Да, бывает, я хорошо вас понимаю. Ладно, съешьте-ка лучше шоколадку.

И я положила ему на блюдечко трюфель, щедро обвалянный в порошке какао и приготовленный мною по особому рецепту, я отметила его кактусом, символом Шочипилли, бога, дарящего восторг и исступление, а потому весьма полезного, когда нужно развязать кому-то язык.

Но шоколадку он есть не стал и принялся бесцельно вращать ее на блюдечке. Этот жест мне тоже был отчего-то знаком, но я никак не могла вспомнить, откуда я его знаю. Я все надеялась, что Ру начнет говорить, что-то рассказывать — люди обычно сами начинают разговор со мной, — но его, похоже, совершенно устраивало повисшее между нами молчание; он продолжал играть с несчастным трюфелем и все поглядывал в окно на темнеющую улицу.

— Вы живете в Париже? — спросила я.

Он пожал плечами.

— Когда как.

Я вопросительно на него посмотрела, но он, похоже, намека не понял.

— И от чего это зависит? — поинтересовалась я.