— А вы согласны, что написавший это склонен к преступным деяниям? — спросила миссис Брэдли, улыбаясь, как обычно, ужасно, без веселья и без жалости.

— Этот тип несомненный преступник! — воскликнул инспектор. — Абсолютно уверен! Идея убийства вроде даже забавляет его!

— Ну, в каком-то смысле это забава, — сказала она, после чего вернулась к рукописи. — Стиль изложения меняется в этом месте, — добавила она. — Убийца начинает описывать собственные деяния, которыми он непомерно гордится.

И она продолжила читать:

«Мой собственный шанс доказать, что я достоин места основателя, президента и секретаря этого великого общества, наступил в пятницу, восемнадцатого апреля нынешнего года».

— Ага, вот и оно! — сказал Блоксхэм.

Миссис Брэдли кивнула.

«Я наслаждался тихими вечерними часами так, как мне хотелось, не делая дурного никому, совершенствуя радостные впечатления дня и мой собственный разум, когда мой покой был нарушен громким, пьяным, хриплым мужским голосом внизу, некультурным, злобным и просто чадящим пивом и гневом, выкрикивающим имя Паддикет. Заинтересованный, поскольку по приказу старой леди, владелицы этого поместья, я трудился и потел каждый день, выполняя дурацкие поручения…»

— Да, не особенно он был доволен своей работой, — заметил инспектор. — Хотелось бы знать, не добрался бы он до старой леди, если бы у него появился шанс.

«Я прислушался. Голос был настолько раздражающим, и чувства, которые он выражал, настолько грубыми, что импульс подвигнул меня обнаружить свое присутствие для вульгарного существа внизу и предложить ему покинуть окрестности. Чтобы совершить сей акт, я открыл высокое окно и выбрался на террасу.

С достойной похвалы решительностью сделаться настолько совершенным, насколько это возможно, в тех смехотворных трудах, к каким я был принужден во время пребывания в Лонгере, с помощью диаграмм и математических методов я выработал угол полета легкоатлетического ядра, когда оно выпущено правильно. Ядро я как раз сжимал в руке, когда выбрался из окна на каменную террасу.

Голос продолжал вести оскорбительный монолог, он повторял безграмотные фразы, делал постоянные ошибки, использовал словечки из низменного лексикона, способные испачкать даже саму ночь. Кровь тысячи членов нашего возлюбленного сообщества закипела во мне. Без слова — без звука — я наклонился над широким каменным парапетом и поместил ядро с изяществом аккуратности и надежностью прицеливания, которой не добиться никаким объемом навыков и практики, на голову нарушителя вечернего покоя. Услышал, как упало тело. Потом я вернулся в дом. Сам богоподобный Чезаре Борджиа не смог бы сделать большего».

— Странно, что он не упоминает Кэддик, — заметил инспектор. — Хочет прикрыть ее, полагаю. Те эпизоды, где участвует сообщница, описаны позднее?

— Да. Сообщница получает свою долю славы и стыда, — ответила миссис Брэдли. — Дальше он начинает описывать, какую нервозность ощутил, когда первый трепет самовосхваления и артистического удовольствия исчез.

— Ну, это выглядит слишком длинно. Если все так, то, может, мы пропустим немного и перейдем сразу туда, где описывается труп в пруду? Хотелось бы узнать, правы вы или нет.

Она перевернула страницу и прочитала:

«Я осознал, что, прежде чем уснуть ночью…»

— В гардеробной миссис Паддикет. — Инспектор рассмеялся.

«…мне придется убрать ядро из водяного парка и спрятать труп, если получится. Держа фонарик, я прокрался по каменным ступеням к пруду для золотых рыбок. Оцените мое радостное удивление, когда я обнаружил, что рабочие, проверяя, затвердел ли уже цемент на дне, оставили откинутым тяжелый брезент и тело моей жертвы упало так, что оказалось на дне пруда! Я аккуратно накинул брезент обратно, забрал ядро и отправился в свое обиталище».

— В свое обиталище, — проворчал Блоксхэм, усмехнувшись. — Очень хорошо. Однако что дальше?

— Дальше, — произнесла миссис Брэдли, просматривая густо исписанные страницы, — убийца становится неоправданно нервозным. Он описывает, как неприятное зрелище убитого возникает перед ним в темноте и как он не может спать, вспоминая, что совершил. Однако он упоминает, что радовался, вспоминая, как подчинился сильному примитивному импульсу…

— Тьфу! — с отвращением воскликнул инспектор.

— Именно. Итак, точно перед часом ночи…

— Ха! — заявил Блоксхэм с удовлетворением. — Около полуночи Кэддик отперла дверь гардеробной.

— …он был более не в состоянии бороться с желанием посетить сцену преступления и убедиться, что труп не обнаружили.

— Многие поступают так. — Инспектор вздохнул. — Не могут оставить все в покое. Именно так мы и берем их в девяти случаях из десяти.

— Однако едва он добрался до водяного парка, — сообщила миссис Брэдли, — он услышал звук колес на беговой дорожке. Оставаясь в укрытии, выглянул на стадион. Должна ли я зачитать его собственные слова?

— Если считаете нужным. Хотя для меня достаточно пересказа. Вы же не упустите ничего важного?

— Будет лучше, если я позволю вам увидеть нередактированный текст.

«Удивленный и чрезвычайно смущенный, я спрятался в тени калитки, которая, к удивлению, оказалась отперта, и подождал, чтобы понять, что происходит. Луна выглянула и немедленно спряталась в облаках, но этого мгновения мне хватило, чтобы увидеть: кресло толкал Энтони. Он оставил его снаружи, когда добрался до калитки водяного парка и вошел внутрь, едва не наступив мне на ногу. Мое сердце билось так, что я думал — он услышит меня, но, слепой и глухой, прошел он мимо и исчез за статуей римского воина. Упав на четвереньки, я быстро выскользнул из калитки, пока меня не обнаружили и не объявили убийцей.

Едва я поднялся на безопасной стороне ограды, меня ошарашила важная мысль… Нет, две важные мысли, не одна! Я должен украсть кресло и позднее вернуться за телом, чтобы увезти его с места преступления. А когда преступление будет обнаружено и я окажусь в опасности разоблачения, могу свидетельствовать, что видел, как Энтони посещал место преступления, подозрительным образом имея при себе кресло. Я мог назвать время и место, мог упомянуть достоверные детали…

Я хороший бегун. Я схватил кресло за рукоятки, но прежде, чем сдвинуться с места, услышал отчетливый стук — камень ударился в одно из окон дома. Машинально я отпустил кресло и присел за оградой. Неожиданно одно из окон спален открылось, и голос Присциллы Йеомонд спросил: “Кто там?”

Мгновенная мысль, что сейчас Энтони мчится по ступенькам вниз к калитке водяного парка, сопровождаемая осознанием, что он может обнаружить меня, побудила к действию. Я схватил рукоятки кресла заново и рванул по беговой дорожке. Именно в этот неудачный момент вышла луна и явила меня миру».

— Полагаю, Клайву Браун-Дженкинсу более интересным показалось наблюдать за проделками Энтони, так что он пропустил представление Коста, устроенное у калитки водяного парка, — сказал Блоксхэм. — Но этот парень был по-настоящему проворным, ведь Браун-Дженкинс был не так далеко от калитки, когда услышал, как покатилось кресло.