Во время представления я разговорился с двумя аспирантами-юристами, и после его окончания мы пошли в кафе студгородка, под названием «Дьяволы Юга» или что-то в этом роде — слово «Юг» там у них постоянно мелькает, — и у нас завязался интересный разговор. Помимо всего прочего, в Оле Мисс гордятся своим единственным юридическим факультетом в штате, признанным Ассоциацией американских юристов, — так что эти два аспиранта-юриста имели основания посматривать на местных студентов свысока. Это были приятные молодые люди лет двадцати пяти, в модненьких летних костюмчиках. Мы легко нашли общий язык и поговорили о конституции — правда, через десять минут выяснилось, что они говорят о законах их штата. Но, поняв, что я имею в виду, ребята сразу взяли быка за рога.

— Негры нас здесь совсем не достают, — с сожалением покачал головой один из них, серьезный молодой человек в очках, с виду — типичный студент-теолог Гарварда. — Никаких проблем с ними нет — их а-ги-та-то-ров здесь никто и не видел.

Они слегка беспокоились по поводу возможного «беспокойства», то есть реального беспокойства — накануне поступления на учебу студента-негра (Джеймса Мередита), которое должно было произойти в самое ближайшее время, то есть этим летом. Кстати, когда это случилось, местные власти приложили все усилия, чтобы дать делу задний ход, мне же довелось стать свидетелем прелюдии к будущим событиям.

— В первый же вечер начнут искать здесь наркоту, — сказал другой аспирант. — Наркоту, оружие или еще что-то такое. Обязательно устроят какую-нибудь бодягу. Ну и быстренько вылетят отсюда.

Оба заверили меня, что сами не собираются участвовать ни в каких насильственных действиях и лишь высказывают свое взвешенное мнение:

— Но здесь же есть молодые горячие ребята. А им каково будет? Что они скажут?

Затем аспиранты-юристы вдруг запели на мотив песни «Тело Джона Брауна»: «Всех мы негров в Миссисипи похороним…» — как мне показалось, слишком громко, то есть громко для подтверждения своей Точки зрения в приватной беседе, — а может, ребята просто слегка потеряли голову, так сказать. В любом случае, и несмотря на все усилия сохранять дзен-буддистскую отстраненность, я впал в легкую депрессию и скоренько ретировался в свою уютную комнатку в корпусе для студентов-старшекурсников, где открыл бутылочку виски и сел у телевизора. Но выйти из игры мне не удалось, потому что на экране появился сам старый губернатор Фаубус — он разглагольствовал как во время избирательной кампании, лицо его в шести разных направлениях дергал тик, и весь он походил на старателя, рехнувшегося от долгой работы в одиночестве. Сначала он показался мне неудачной и безвкусной пародией на губернатора. Не может он быть настоящим Фаубусом, подумалось мне, потому что зачем бы в Миссисипи стали показывать по телевизору первичные выборы в Арканзасе. Конечно нет, просто хохма. Позже я узнал, что как о событиях национального масштаба телевидение рассказывает всей стране, так и здесь события «южного масштаба» имеют возможность видеть телезрители нескольких соседних штатов.

Я добыл отпечатанный на мимеографе Школы экземпляр распорядка дня. В нем значилось:

7.30 Подъем — и вперед[113].

8.00—9.00 Завтрак (кафетерий университета).

9.00—9.30 Собрание, разминка, осмотр (поляна для занятий).

9.30—10.45 Занятие № 4.

10.45—11.30 Отдых — сделайте пометки.

11.30—12.45 Занятие № 5.

13.00—14.30 Обед (кафетерий университета).

14.30—16.00 Занятие № 6.

16.00—17.30 Час плавания.

18.30—19.30 Ужин (кафетерий университета).

19.30 Танцы (теннисный корт).

23.00 Проверка в комнатах.

23.30 Свет выключается (БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЙ).

Фраза «Подъем — и вперед» выглядела вдохновляюще, как и набранное большими буквами «БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЙ», но остальное не показалось мне заманчивым, поэтому после утреннего кофе я отправился в библиотеку — чтобы убедиться, правда ли там имеются какие-то книги, то есть еще что-то, кроме конституции. Оказалось, что книги действительно есть, и вообще там все было устроено вполне по-современному и уютно — кондиционеры (как, на счастье, и в моей комнате в корпусе для старшекурсников) и хорошее освещение. Чуть осмотревшись, я обнаружил бесценное первое издание фолкнеровского «Света в августе». Осторожно открыв книгу, я увидел на титульном листе накарябанную надпись: «Жополиз у негров». Я решил, что мне просто не повезло, но через несколько минут, на лестнице библиотеки, получил еще одну маленькую душевную травму. Ирония судьбы, невероятное совпадение, которое может случиться только в жизни, а в художественной литературе выглядит неуместным, — я уже выкинул из головы казус с титульным листом и просто сидел на ступеньках и курил, когда рядом остановился добропорядочный с виду джентльмен средних лет, посетовал на погоду (жара, действительно, стояла страшная), а потом, как бы между прочим, очень вежливо осведомился о цели моего визита. Розовощекий мужчина, в костюме с иголочки, с пенсне на серебряной цепочке, прикрепленной к лацкану, с отполированными ногтями, держал в руках красивый кожаный портфель и пару учебников по английской литературе, которые он положил на балюстраду, продолжая улыбаться мне сверху вниз, словно был неописуемо рад встрече.

— Да уж, жарковато сегодня, вне всякого сомнения, — сказал он, достал из кармана белоснежный носовой платок и приложил его ко лбу. — А вам всем… с Севера, — он подмигнул мне, — это особенно хорошо заметно! — Затем он вдруг завел речь о «природной толерантности» жителей Миссисипи, причем вошел в такой раж, словно это было, по крайней мере для него, неисчерпаемым источником радости и некоей будоражащей воображение тайной.

— Здесь у нас никто не в свои дела не лезет! — заявил он, лучезарно улыбаясь и кивая — и мне на секунду почудилась в его улыбке нешуточная угроза, но нет, он и правда был душа нараспашку. — Живите и давайте жить другим! Так считают в Миссисипи — и здесь всегда было так! Возьмите хотя бы Фолкнера, со всеми его идейками, ведь он жил прямо здесь, в Оксфорде, и никто его не беспокоил — пусть себе живет как знает, а однажды даже разрешили ему целый год преподавать у нас в университете! И правильно! Я, например, только за! Живите и давайте жить другим — что тут можно возразить?! Мы ведь еще встретимся, да?

По-прежнему излучая радость, он помахал мне рукой в знак прощания и быстренько удалился. Кто был этот чудаковатый весельчак-преподаватель? Не он ли замарал титульный лист книги Фолкнера? Его рассуждения о толерантности и безудержное веселье в равной степени заставляли призадуматься. Я пошел на поляну, надеясь вновь обрести душевное равновесие. Судя по всему, дела там шли так же замечательно, как и прежде.

— Вы не находите, что для ваших выступлений очень важны костюмы? — спросил я первую встретившуюся мне семнадцатилетнюю девушку, симпатичную, как персик из Джорджии, одеяние которой с расцветками флага конфедератов было не больше носового платка.