– Жалко парня, классный был.

– Погоди списывать. Лишь бы выкарабкался, там видно будет. Он молодой, сильный, а глаз – ерунда. Что это было, Мишка? Я так понимаю – все-таки что-то бахнуло?

– Хохол, пока не отрубился, сказал, что это бесовский выползок на гранате подорвался. Зеля наглухо, а Леон собой Хохла закрыл, да увернуться не успел. Как стояли кружком, так и полегли – мелкий по стрелкам компаса разлетелся, Зеле полбашки унесло, а наши – вон как… Реакция у Леона хорошая оказалась, а то бы…

– Черт… как они добрались – в таком виде?

– Да я вчера уже знал, – сознался Ворон, – тебе не стал говорить, ты и так дура дурой была. Самолет гонял за ними, одолжил тут у одного красавца.

– Ну ты и сука, Мишка, – проговорила Марина, пораженная его словами. – Как ты мог?! Он ведь муж мне…

– И чего? – огрызнулся Ворон. – Ну, вчера узнала бы – что изменилось-то? Еще одна бессонная ночь в копилку? Нервы-сопли? На фиг мне такой головняк? Теперь вон сиди и облизывай своего отморозка – или отжарка теперь, не знаю даже.

– Да заткнись ты! – взмолилась Марина, хватаясь за виски. – Как ты можешь?! Они ведь чуть не погибли! Как живыми-то довезли, почему врачей никаких не брали?! Ну, ведь можно же было!

– Некогда мне было тут в санавиацию играть! Вывозить их нужно было! Пролежали на каком-то пустыре чуть не сутки, насилу их нашли – Хохол, видно, тоже отрубался, по очереди на телефон отзывались. Ты смотри, как ты прошляпила малолетку-то этого, а, Наковальня? Обвел он тебя все-таки.

Марина почувствовала, что свирепеет и вот-вот вцепится Ворону в горло.

– Слышишь ты… захлопни-ка хохотальник! – тихо и зло проговорила она, сжав руки на подлокотниках кресла, чтобы действительно не сжать их на Мишкиной шее. – Я прошляпила?! А ты где был в это время?! Ты – крутой весь из себя, которого собственная баба едва на тот свет не спровадила?! Где ты был, когда мой муж своей головой рисковал – за твое поганое добро, а?! Где ты был все это время?!

– Ты это… на голос-то не бери меня, – угрожающе проговорил Ворон. – Что орешь, как ошпаренная? Ты в этом не меньше моего была заинтересована – чтобы Зелю убрать! И не из-за меня твой Хохол на разборки полетел, я ему кто? Тебя, красавицу, из-под прицела выводил!

– Да если б не ты…

– А если б не я, сгнили б они на хрен в этом Мухосранске северном! Прогибался тут перед коммерсом, самолет выпрашивал!

Неизвестно, чем бы закончился этот бурный и экспрессивный диалог, но тут, к счастью, приехали две машины «неотложки», и Марина встала, запахнув халат.

– Попомни, Мишаня… – с угрозой в голосе произнесла она и, натянув на лицо страдальческую гримасу, пробормотала чуть слышно: – Сейчас молчи и не вмешивайся, понял? Урою, если что не так пойдет.

Она вышла навстречу врачам, наскоро выдала заготовленную в уме речь, но доктора и без нее уже увидели пожар, который так и не потушили еще Мишкины охранники. Едва взглянув на распростертые на полу тела, старший из врачей мгновенно принял решение забирать и везти в ожоговое отделение.

– Что ж за мода пошла – баллоны в сарае хранить? Собирай потом этих героев, – бурчал он, наблюдая за тем, как охрана помогает фельдшерам грузить Леона и Хохла на носилки. – Документы имеются?

– На баллоны? – не сразу поняла Марина, и доктор взглянул на нее едва ли не с жалостью:

– Ага, первое дело мне сейчас – дату выпуска и газовый состав посмотреть! Ну, что вы, девушка, несете? У пострадавших, спрашиваю, документы имеются?

– А-а, простите, я переволновалась, – смущенно пробормотала Марина, поняв, что ляпнула глупость. – Сейчас…

– У Леона паспорт в комнате должен быть, – подал голос Ворон, и кто-то из охраны побежал за документом, а Марина поднялась к себе и нашла в спортивной Женькиной сумке его паспорт, по которому он въехал в страну. Паспорт оказался российским, совершенно настоящим, да и вряд ли в больнице станут проверять документы на «липу».

– Прописки нет? – полистав паспорт, спросил врач, и Марина опустила ему в карман сто евро:

– Доктор, мы тут в гостях… кто бы мог подумать, что такое получится…

Врач пожал плечами:

– Ну, дело житейское, как говорится. Ничего, разберемся. Муж ваш, я так понимаю?

– Да.

– Вы не волнуйтесь, у него ожоги легкие, меня больше рваная рана на груди беспокоит – нагноения не случилось бы. Но там вроде не вглубь, поверхностно. Так что через недельку сможете забирать.

– Спасибо.

– Пока не за что.

Он попрощался и вышел, а Марина пошла к лестнице, на ходу бросив Ворону:

– Скажи, чтобы меня в больницу отвезли.

– Не поедешь! – решительно заявил он. – В ожоговое все равно не пустят, а в коридоре ошиваться нечего тебе! Завтра с утра и двинешь.

– Да уже шесть утра!

– Ну и что? Не поедешь, сказал, и точка. Попробуй только из дома нос высунуть.

И она вдруг согласилась, внезапно поняв, насколько сильно устала и какое ужасное нервное потрясение пережила. Силы покинули ее мгновенно, и Марина опустилась на пол, жалобно посмотрев на Мишку снизу вверх:

– Мишаня, пусть меня кто-то из парней наверх отведет, а? Ног не чувствую совсем…

– Сейчас.

Она даже не поняла, как и каким образом очутилась в постели, кто отнес ее туда, уложил и заботливо укрыл одеялом, просто сразу же уснула, едва коснувшись подушки головой. Снова снился Женька – молодой, сильный, почему-то в деревне, по пояс голый и с вилами в руках. Проснувшись, Марина вспомнила этот момент – Хохол копал картошку, а она, сидя на перевернутом баке из-под воды, хрустела только что выдернутой из грядки и ополоснутой под струей из колонки морковкой. Именно тогда Женька сказал, что готов провести остаток жизни вот так, в деревне, без понтов, машин и разборок, лишь бы Марина всегда была рядом. «Наверное, зря я тогда не согласилась, – подумала она, потягиваясь. – Жили бы сейчас как люди, не скрывались бы, не шугались от каждого куста, как зайцы». Но потом поняла – нет, не смогли бы. Она бы в первую очередь и не смогла, слишком уж городская, слишком избалованная, хоть и выросла рядом с пьющей матерью.

«В этот раз меня совершенно не тянет на кладбище, – вдруг поняла Марина, спускаясь после душа к завтраку. – Даже странно – я столько времени здесь, а на кладбище ни разу не заехала. И не тянет, как бывало. А надо бы».

Но думалось об этом уже как-то отстраненно, чуждо, не как раньше – с болью, с тоской и постоянной раной в сердце. Сейчас даже это уже не было первостепенным – только Хохол, его здоровье.

Ворон за завтраком был хмур и зол, молча ковырял вилкой омлет и не проявлял желания беседовать. Но Марине это было только на руку – она тоже не испытывала потребности в диалоге после сегодняшней ночи. То, с каким равнодушием Мишка списывал еще живых людей на тот свет, неприятно поразило ее, и разговаривать с ним она вообще не хотела – как не хотела видеть. Ей придется терпеть какое-то время, пока Женьку нельзя будет забрать и уехать. Хотя есть вариант переехать отсюда в гостиницу.