добывать приходилось буквально по крупицам. А теперь ещё и выяснилось, что второй участник операции — Джон Динко, — тоже бесследно исчез.

Глава 23

Гиора

В какой палате лежит Гиора Эпштейн Анка с Джинном поняли бы и без разъяснений. Шум, производимый многочисленным семейством Эпштейнов, стоял на весь этаж. Однако, это не был семейный скандал — они просто мирно беседовали. Супруга Гиоры — Равиталь прилетела на Лоо сразу же, как получила сообщение о постигшей мужа участи. Вместе с ней прилетели один из старших сыновей — Шломо и единственная дочь — Сарра, неразговорчивое хрупкое создание с роскошной чёрной косой. Потом подтянулись и остальные. И моментально поставили всех на уши, построили по стойке «смирно», а так же показали «кузькину мать» и так далее. Принятые меры можно было бы перечислять долго. Первым делом мадам Эпштейн заменила лечащего врача. Потом связалась через свои обширные знакомства с каким-то светилом нейрохирургии на Земле, в Бостоне, потому что никому другому оперировать мужа не доверяла. И вот теперь в больнице ждали великого Мордехая Повало.Мордехай где-то задерживался.

Анка с Джинном прошествовали по коридору на доносящийся из палаты шум, главным производителем коего была супруга и мать семейства Эпштейн, остальные вели себя довольно тихо. Вот и сейчас Равиталь произносила какой-то длинный и темпераментный монолог, то нервно теребя обвивающие шею жемчуга, то поправляя кокетливую шляпку с вуалью. Это была очень высокая и невероятно худая дама неопределённого возраста, не лишённая, тем не менее, некоторого шарма, одевавшаяся может, несколько скучновато, но при этом со вкусом и с той небрежностью, которая свойственна очень обеспеченным людям. Вошедших спецназов она смерила долгим изучающим взглядом, ненадолго прервав пламенную речь, но потом продолжила говорить не сбавляя громкости. Гиора жестом остановил её.

— Ша. — слабо сказал он.

Анка с Джинном подошли поближе. Семейство Эпштейн воззрилось на них с откровенным любопытством.

— Нам нужно поговорить. — сказал Гиора всё тем же голосом умирающего лебедя, но всё семейство его услышало и беспрекословно встало и потянулось к выходу, продолжая буравить спецназов взглядами.

— Ваше превосходительство! — начала было Анка, но Гиора жестом оборвал её. Выглядел он, надо сказать — краше в гроб кладут. Лицо осунулось и приобрело какой-то серовато-жёлтый оттенок, свойственный долго болеющим людям, он даже не похудел, а как-то усох и только одни глаза жили на его лице.

— Сядь. — попросил он девушку, — И ты тоже.

Анка с Джинном аккуратно опустились на приставленные к кровати стулья.

— Как Вы? — спросила она.

— Спасибо, хреново. Ждём какое-то наше светило с Земли. Другим жена меня не доверяет. — ответил Гиора по-русски. Он вообще неплохо говорил по-русски — учился в Москве в своё время, в Академии имени Карбышева.

— А прогнозы?

— Какие прогнозы? Если ходить смогу — и то хорошо. Уволят меня. И из армии, и отовсюду. Какой я теперь…

Анка хотела было возразить что-то, но Эпштейн всё тем же движением руки оборвал её, немного передохнул и продолжил:

— Если смогу ходить… уйду на преподавание. Всегда хотел. Меня звали. И в «Карбышевку» ваши, и у нас там… Ну я не об этом. Мнемоник.

Анка и думать о нём забыла.

— Ты что-нибудь слышала об экспедиции Кафона?

— Он пропал лет семь тому назад. — припомнил Джинн. Гиора слегка кивнул, точнее — шевельнул выбритым подбородком. Без своей ухоженной бородки он выглядел ещё более жалким.

— Кафона называли «Колумбом космоса». — продолжал, отдышавшись, Эпштейн.

— А какая связь с мнемоником? — спросила Анка.

Гиора поморщился.

— Опять ты перебиваешь.

И тут в палату вновь вторглось семейство Эпштейн, но уже с подкреплением в виде громоподобного Давида Смилянского, потрясающего своей знаменитой тростью аки Зевс молниями, местного заведующего отделением нейрохирургии и ещё одного — маленького человечка, похожего на Чебурашку. Это и был великий Мордехай Повало, светило нейрохирургии из Бостона. Шум грянул с новой силой.

Громче всех шумел Давид Смилянский, продолжая потрясать тростью с массивным серебристым набалдашником, похожей на трость Петра Первого. Его громоподобный бас перекрывал даже похожий на визг циркульной пилы голос Равиталь. Анка с Джинном переглянулись.

— Идите. — скорее угадала, чем услышала в этом оре голос Эпштейна Анка, — Я вас вызову ещё.

* * *

Хор звучал торжественно, но несколько заунывно и монотонно. Голоса словно то приближались, то отдалялись, слов, было не разобрать, мотив тоже постоянно ускользал. Солировала Анка, одетая в длинное, до полу, сверкающее платье на узких бретелях.

— Четырнадцатая сервента. — сказал кто-то рядом с Мартом, — Удивительно хороша.

Жарко — хотел сказать Март, — но не смог разлепить губ. Зал, или что это было, медленно вращался, покачиваясь, хор всё так же звучал монотонно-торжественно, воздух был густой и вязкий, но не пах ничем. Дышать было трудно — грудь стягивал тугой корсет, зашнурованный на спине.

Зачем вы на меня эту дрянь надели? — хотел спросить Март, но опять не мог ничего сказать. Анка тем временем исчезла, хор, заметив исчезновение солистки, пустился в пляс, зал завертелся быстрее.

— И-ха-и-ха-и-ха! — завизжал высокий женский голос.

Март проснулся. У него опять был жар и в глазах плыло. Даже слабый свет дежурной лампочки в бункере резал глаза. Он хотел выключить его, чтобы не гонять зря генератор, но не смог пошевелиться. Мысли, скрутившись в клубок, как спутанные нитки, улетели куда-то. Акдак снова закрыл глаза. Сломанное ребро задело лёгкое, и теперь у него начиналась пневмония.

— Всё оказалось демагогией. — ясно сказал кто-то, — Как только кто-то пытается монополизировать Истину в этом мире — она тут же превращается в демагогию.

— Кто это сказал? — спросил Март. И вспомнил, что это он и сказал когда-то. А именно — когда смещал Вождя.

— Власть мало захватить. — сказал тогда Вождь, — Её нужно уметь удержать. А ты вряд ли сможешь — ты — вечный зам по определению.

Всё было против того, чтобы Март был Вождём. Теперь он понимал это.

Тело буквально плавилось от жара.

Пить. — хотел попросить он, но горло как будто ссохлось. Дышать было больно. Мысли о смерти, однако, не было. Март встал и шатаясь побрёл к выходу из комнаты. Там, в коридоре бункера, он помнил, должен быть кулер с водой. Выросшая на пути стена, обитая грязноватым, неопределённого цвета ковролином, остановила его.

Лежащего без сознания Марта нашёл Аз Азель спустя пятнадцать