брюки, вынула член и заставила его напрячься. Я чувствовал ее теплую влажность, и это было так непохоже на то, о чем я когда-то мечтал, так реально, гораздо реальнее, чем все, о чем я грезил, и я только успел подумать, что совсем не так представлял себе, как потеряю девственность. Я хотел проснуться, хотел участвовать. Я проснулся в тот момент, когда она оседлала меня, будто маленький свирепый зверек. Ее густые волосы рассыпались по моему лицу и груди, а девочка принялась двигаться вверх и вниз в такт гремящим барабанам. Это было совсем не похоже на акт любви или даже страсти – совокупление, и больше ничего. У меня создалось впечатление, что таким образом она оберегает свое лоно, принимает защитные меры: что бы ни случилось со мной, ей уже не придется вынашивать детей Индио Хуана. Я протянул к ней руку, удержал на месте и прошептал: «Está bien» [50]. Я почувствовал, как она послушалась меня и расслабилась, напряжение ушло из ее тела, и она перешла на гораздо более медленный, мягкий ритм, куда больше напоминающий занятие любовью.

– Вот так, – сказал я. – Вот так.

Я взял ее за плечи и приподнял над собой, отодвинул с ее лица волосы, которые не давали видеть ее глаза, которые она по-прежнему от меня прятала. Я взял ее лицо в руки и поворачивал до тех пор, пока она, наконец, не посмотрела мне в глаза своим темным бездонным непроницаемым взором.

– Я ведь тебя совсем не знаю, – прошептал я. – Yo no sé nada acerca de ti – Я не знаю даже твоего имени.

– Чидех, – сказала девочка. Она снова легла мне на грудь и возобновила свои ритмичные движения. – Чидех.

Я, вероятно, снова заснул, потому что внезапно проснулся от жуткого пронзительного крика. Девочки рядом не было. Я откинул одеяло, которым был завешен вход, и выглянул наружу; Луна уже зашла, но еще было совсем темно. Музыканты все играли, однако эта дерганая музыка приобрела новый, гораздо более грубый характер, а из круга танцующих доносились звуки уже не празднества, а гнева, раздора. Вопль раздался вновь, и теперь я узнал голос. Я поспешил туда, откуда он доносился.

Апачи обнаружили винные запасы Толли – семь, не то восемь бутылок хорошего вина и три бутылки мескаля, которые он засунул в мешки с зерном, – зерно мы брали для животных на случай, если придется идти там, где не будет травы. Спрятанные таким образом бутылки избежали конфискации, как другие наши вещи, и вот теперь кто-то из апачей обнаружил их и принес на танцевальный круг. Апачи выковыряли пробки ножами и молниеносно выпили все. Мескаль, впрочем, они пили более скромно, пуская бутылку по кругу. Некоторые были совершенно пьяны. Остальные еще танцевали, однако шатались из стороны в сторону, то и дело спотыкались, орали, ругались, хохотали как безумные, мерялись силой и валились попарно на землю, причем не понять было, в пароксизме любви или в рукопашной драке. Музыка превратилась в чудовищную оглушительную какофонию, наверное, так играет оркестр в сумасшедшем доме. Или в аду.

Я подошел к кострам и вновь услышал жуткий вопль Толли. И тут я увидел силуэты двух тел, подвешенных за ноги к той самой перекладине, на которой в начале праздника висела над костром оленья туша. За ними без особого интереса наблюдала кучка пьяных апачей. Ноги Толли и Альберта были перекинуты через перекладину, руки связаны за спиной, а головы немного не доставали до земли. А под каждой из голов мальчишка деловито складывал в кучки горячие угли из костра. Джозеф рассказывал нам о такой пытке – апачи медленно поджаривают головы пленников, пока у них не взорвутся мозги. Альберт стоически молчал, а вот Толли извивался и вопил самым жалобным образом.

– Ох, умоляю! Ради всего святого, прошу вас, пощадите! Господи, нет, не надо…

Зрители передавали друг другу бутылку мескаля, смеялись и передразнивали вопли несчастного. Я ринулся вперед, отшвырнул мальчишку, так что он перекувырнулся через голову, провалился в золу и ногами разметал кучки угольев.

– О, Господи, Джайлс. Это вы, благодарение Господу. Обрежьте веревки, дайте мне слезть. Умоляю. Так горячо!

Трое мужчин из тех, что наблюдали за пыткой, угрожающе двинулись в нашу сторону. Но они были так пьяны, что я легко сбил всех троих с ног. Остальные посчитали это дополнительным развлечением, расхохотались и попадали на землю в пьяном веселье. Катаясь по земле, они, похоже, уже не в состоянии были снова сосредоточиться и больше не обращали на меня внимания.

Прежде всего я развязал руки Альберту. Веревки, которыми его привязали к перекладине, были для верности обмотаны вокруг столбов, но мало-помалу мне удалось спустить его до земли.

– Где, черт возьми, вас так долго носило? – с просил Толли. – Да положите же меня на землю, Джайлс, прошу вас.

Вдвоем мы отвязали Толли и спустили его тоже.

– Все хорошо, Толли, – сказал Альберт. – Все с вами в порядке. Все закончилось.

Но теперь Толли плакал, буквально захлебывался от рыданий:

– Ради всего святого… вытащите меня из этого кошмара… Я хочу домой. Это дикари, это конченые психи…

– Где Джозеф и Маргарет? – спросил я Альберта.

– Маргарет какое-то время назад пошла проведать Браунинга, – ответил он. – Еще до того, как началось пьянство. Дедушка выпил вместе с Чарли и потерял сознание. Он десять лет не брал в рот спиртного.

– А Хесус?

– Мальчишку я не видел.

Мы отошли подальше от костров и притаились в темноте за танцевальным кругом. Большинство апачей к тому времени уже были окончательно одурманены алкоголем. Музыка и танцы резко оборвались, и многие попадали прямо там, где стояли. Тела лежали вповалку, как будто на этом месте разразилось кровавое побоище. А некоторые сидели на земле, тупо глядя перед собой в алкогольном ступоре. Мы поняли, что нам выпал шанс убежать. Воодушевленный такой возможностью, Толли взял себя в руки, и мы поспешили в нашу пещеру.

Там мы увидели Маргарет. Она сидела рядом с Браунингом, который чувствовал себя гораздо лучше, хотя и был еще очень слаб. Весь поселок внизу внезапно погрузился в странное мертвое молчание, костры догорали, оставляя мерцающие угли.

– Джентльмены, передать не могу, как я счастлив видеть вас в добром здравии, – слабым голосом приветствовал нас Браунинг.

– Что там стряслось? – с просила Маргарет. – Звуки доносились, будто из сумасшедшего дома.

– Они нашли винную заначку Толли, – объяснил Альберт.

– Мы можем выбраться отсюда, – сказал я. – Никто нас не сторожит. Можем взять мулов и удрать. Пока они очнутся, мы уже будем далеко. Как