Герцог Леннокс больше не появится в нашей истории, а вот Бекингем, хоть он недавно и приобрел себе новую резиденцию близ Уайтхолла, решил поселить в Йорк-Хаусе кого-то из своих приближенных. Его выбор пал на сэра Лайонела Крэнфилда, который был недавно назначен лордом-казначеем. И Фрэнсис скоро понял, что свободу приезжать в Лондон, когда ему захочется, он может получить только ценой отказа от своего родового гнезда, дома, где он появился на свет. Отказаться от Йорк-Хауса, иначе вечная ссылка в Хартфордшире. Какие только тонкие дипломатические ходы не предпринимали Тоби Мэтью, лорд Дигби и сэр Эдвард Сэквилл, чтобы повлиять на фаворита, но все впустую. Бекингем стоял на своем как скала. Его власть и влияние на его величество и принца Уэльского были сейчас так велики, что воспротивиться его желаниям значило навлечь на себя погибель. В конце концов Фрэнсис согласился отдать Бекингему Горэмбери и все свои владения в Хартфордшире, лишь бы только сохранить Йорк-Хаус. Но фавориту не нужен был Горэмбери. Ему был нужен Йорк-Хаус для лорда-казначея…

Дело тянулось, прошел февраль, наступил март; сэр Эдвард Сэквилл выступал в роли главного посредника, убеждая Фрэнсиса Бэкона смириться и расстаться с Йорк-Хаусом в обмен на обретение свободы. Другого пути вернуться из ссылки не было. Лорд Фолкленд предложил Фрэнсису свой собственный дом в Хайгейте, и сэр Эдвард Сэквилл счел это хорошей альтернативой.

«Милорд Фолкленд уже показал Вам Лондон из Хайгейта, — писал он Фрэнсису, — и если Вы откажетесь от Йорк-Хауса, то город Ваш, самые тяжкие Ваши оковы спадут и Вы сможете наслаждаться живительным воздухом столицы…» Но Фрэнсису так же мало хотелось жить в Хайгейте, как Бекингему в Горэмбери. И все же в середине марта он смирился с неизбежным. Лорд-казначей получит Йорк-Хаус, если он «освободит мое бедное имение от уплаты долгов… я смиренно прошу Вашу светлость решить этот вопрос без промедления, ибо в моем возрасте, при моем здоровье и учитывая превратности моей судьбы, время для меня бесценно… Что до выплаты моих долгов, что теперь стало моей главной заботой, то я более не буду докучать Вашей светлости, хотя и не обращаюсь за помощью к королю; однако я предполагаю приехать на этой неделе в Чизик, где у меня теперь дом, и надеюсь повидаться с Вашей светлостью, соберу в Вашем саду фиалки и поднесу их Вам, мне это доставит большое удовольствие».

Возможно, выплачивать долги Фрэнсису помогала продажа «Истории короля Генриха VII», которая была напечатана в конце марта и которую продавали по шесть шиллингов за экземпляр; однако для освобождения от уплаты долгов ему придется ждать, пока лорд-казначей переедет в Йорк-Хаус. Что касается дома в Чизике, то Томас Мьютиз писал: «Миледи посмотрела дом в Чизике и сказала, что постарается полюбить его». Это было очень великодушно с ее стороны, вот только: «Она переедет в него, когда Ваша светлость уже будете там жить, а не прежде Вас, и потому Вашей светлости хорошо бы поторопиться, ибо высокопоставленным господам не терпится получить Йорк-Хаус».

Его светлость виконт Сент-Олбанс решил не выезжать из Горэмбери, пока указ об отмене его ссылки и о предоставлении ему полной свободы передвижения не будет подписан и официально утвержден и он не станет снова свободным человеком. Двадцать седьмого марта он сказал Тоби Мэтью: «Я предполагаю быть в Чизике в субботу, если на то будет Божья воля, или в понедельник, потому что эта погода невыносима для человека, который почти не выходит из дому… Если по Вашем возвращении ко двору, чему я несказанно рад, у Вас с маркизом зайдет речь обо мне, прошу Вас, постарайтесь расположить его ко мне, как Вы прекрасно умеете, и объясните ему, как верна и горяча моя любовь к нему. Что до Йорк-Хауса, я всегда желал, чтобы резиденция перешла к его светлости прямым ли путем, или окольным, уж как это будет благоугодно его светлости».

Итак, он переехал в Чизик, но сначала разослал экземпляры «Истории короля Генриха VII» всем своим друзьям, а также высокопоставленным лицам, среди которых была и дочь короля, бывшая королева Богемии, которой он написал: «Когда-то у меня было доброе имя и не было досуга; сейчас я потерял доброе имя, но досуга у меня довольно… Однако я не желаю растратить ни одной минуты этого досуга впустую и дать времени утечь сквозь пальцы, я сделаю мою частную жизнь плодотворной… Если бы король Генрих Седьмой вдруг воскрес сейчас, я от души надеюсь, он не разгневался бы на меня за то, что я ему не льстил, напротив, он был бы доволен, что я описал его красками, которые не поблекнут и которым будут верить».

Королева прислала в ответ теплое письмо: «Милорд, я очень благодарна Вам за Ваше послание и за книгу, она самая лучшая из всех, что я читала в этом жанре… и мне очень грустно, что я не могу высказать Вам свою признательность за этот подарок и за многие другие, что я получала от Вас, иначе как письмом; и хотя Ваше положение изменилось, о чем я глубоко скорблю, поверьте, что я никогда не изменюсь по отношению к Вам и навсегда останусь Вашим истинно любящим другом».

Да, принцесса Елизавета не забыла, что за человек Фрэнсис Бэкон, как не забыл бы и ее любимый покойный брат Генри, принц Уэльский; и хотя «История короля Генриха VII» была посвящена нынешнему принцу Уэльскому, Фрэнсис несомненно желал, чтобы его старший брат был бы жив и носил этот титул.

Что касается самого жизнеописания, то биограф Фрэнсиса Бэкона Дж. Спеддинг считает, что «он единственный из всех английских историков поднялся почти до уровня Фукидида», хотя более поздние историки могли бы с ним и не согласиться, и, уж конечно, простой читатель с увлечением прочтет двести пятнадцать страниц этого сочинения и не найдет в них ни преувеличений, ни предвзятости. Напротив, и сам Генрих VII, и время, в которое он жил, предстанут перед ним такими же живыми и яркими, какими их видел сам Фрэнсис Бэкон, хоть их и разделяли полтора века, к тому же мы изумимся, что человек, упавший с самых вершин власти, смог найти в себе силы и собрать волю для такого труда и написать его так быстро — всего за несколько месяцев.

Даже у Джона Чемберлена наконец-то нашлись добрые слова для Фрэнсиса Бэкона: «Бывший лорд-канцлер написал историю жизни и царствования Генриха VII. Жаль, что он не занимается только сочинительством. Я пока прочел не так много, но если бы вся остальная наша история соответствовала тому, что он описывает, нам не пришлось бы завидовать ни одной стране в мире».

А Фрэнсис уже подумывал о других жизнеописаниях. Царствование Генриха VIII; полная история Англии; диалог о священной войне, в котором он хотел рассмотреть объединение христианских стран перед лицом турецкой угрозы; полный систематический свод законов Англии; и словно всего этого было мало, он одновременно обдумывал еще один опус на латыни, который будет печататься ежемесячно по частям, чуть позже в этом году. Назывался этот труд «Historia Ventorum» («История ветров») и «Historia Vitae et Mortis» («История жизни и смерти»), к тому же Фрэнсис добавлял главы к своему «Усовершенствованию наук».

Было пока неясно, сможет ли он все это завершить в Чизике, — надо надеяться, покои ее светлости располагались достаточно далеко от библиотеки ее супруга. Ему были необходимы справочная литература и расторопные секретари и помощники, которые были бы наделены талантом к исследовательской работе, могли бы ездить туда и обратно и которых следовало достойно вознаграждать за их труд. Без такой помощи Фрэнсис Бэкон просто не смог бы собрать материал по всем в высшей степени специализированным предметам, о которых ему хотелось написать, и систематизировать его. И хотя Томас Мьютиз, его помощник священник Уильям Рэли и, несомненно, Эдвард Шербурн и Томас Бушелл, который потом стал горным инженером, готовы были самоотверженно помогать ему, им приходилось заниматься также и текущими делами Фрэнсиса — корреспонденцией, домашней бухгалтерией и прочим. Обидно, что Рэли, опубликовавший так много трудов Фрэнсиса Бэкона после его смерти, которая так рано унесла его столь горячо любимого и почитаемого патрона, ничего не рассказал нам о том, как он работал.