ленточки на подбородке, а он смотрел, хорошо ли завязывает. Потом Славка сказал:

— Уезжаем мы совсем.

— Как — совсем? Куда — совсем? — Любка не поняла и стала сердиться: вечно этот Славка бестолково объясняет.

— В Среднюю Азию. Очень далеко. Вся наша семья едет. И Нюрка, и отец с матерью. Ну и я, конечно. — Славка независимо шмыгнул носом. — Я тебе письмо напишу из этой из Средней Азии.

— Письмо, — повторила Люба. Она смотрела на Славку Кулькова. Обыкновенный мальчишка. Рукав вымазан извёсткой. Ушанка съехала на макушку. Волосы приглажены на один бок, у мальчишек это называется зачёс, делают его не расчёской, а слюнями: поплюют на ладонь и пригладят волосы посильнее.

Когда Любка долго не видела Славку, она не вспоминала о нём и никогда его не искала. А он появлялся сам. И казалось, что так будет всегда. Прибежит Славка и скажет: «Вон ты где. А я тебя ищу, ищу».

И они пойдут на Бережки кататься на санках. Или на лыжах. Или полезут на доски и будут со всеми вместе играть в папанинцев. И Славка назначит Любку Папаниным, хотя она и девчонка. И никто не станет спорить, даже справедливая Рита.

А когда Любка болела, Славка смотрел на неё в окно. Мама никого не пускала, а Славка всё равно приходил и смотрел в окно. И один раз бросил записку, сложенную, как аптечный порошок. Там ничего не было написано, а только нарисован зелёный пароход, стреляющий сразу из трёх пушек.

И теперь Славка уедет, и ничего не останется.

— Жалко, что ты уезжаешь. — Люба не знала, что ещё сказать. — Я тебе тоже напишу письмо в твою Среднюю Азию. — Она подумала, что Азия эта так себе, средняя.

Славка кивнул: напиши. Они стояли молча. Любке захотелось, чтобы он скорее ушёл. Раз уезжает, то пусть скорее уходит. Потому что стоять и молчать было тяжело. И Славка повернулся и пошёл. Но остановился и пошёл назад.

— Забыл сказать… — Он смотрел на небо, как будто говорил про неважное. Но Любка поняла, что Славка притворяется и на самом деле считает своё сообщение важным. — Лёва Соловьёв вчера в школе с Шохиным подрался. Шохин с ним сладил. Не такой уж он и сильный, оказывается, этот Лёва Соловьёв.

Никогда раньше Славка не говорил ничего такого о Леве Соловьёве. Никто никогда не говорил про Лёву ничего такого, и Славка не говорил. А теперь сказал. А сам всё смотрел в небо. И Люба тоже стала смотреть в небо, там проплывали длинные облака.

— А если бы ты, Славка, подрался с Шохиным, ты бы, я думаю, с ним сладил. В одну минуту.

Славка перестал смотреть вверх и уставился на Любу счастливыми глазами.

— До свидания, Славка.

— Всего! — крикнул Славка и помчался по двору.

Белые шарики

Мама сказала:

— Иди погуляй, сейчас придёт тётя Аня, у нас с ней дела.

— Я тоже хочу с тётей Аней, я тоже её давно не видела.

— Иди, иди… Смотри, какая погода.

В коридоре Любка позвала, глядя в закрытую дверь соседей:

— Мэкки, пойдём гулять.

— Иду, — отозвался басовитый голос.

Мэкки в красном берете с буквой «М», приколотой сбоку, появился на пороге.

— Через верёвку прыгать умеешь? — спросила Любка.

— Нет. — Мэкки виновато смотрел снизу вверх на Любу.

— А в дочки-матери?

— Нет.

— А в казаки-разбойники?

— Не умею. — Мэкки насупился. — Значит, мне домой идти?

— Не надо домой. Мы сейчас с тобой встретим тётю Аню. Пошли к воротам. — Любка взяла Мэкки за руку; он послушно пошёл за ней, топая сандалиями и стараясь не отстать. — Вот здесь мы её не пропустим. Тётя Аня хорошая. Она мамина сестра. Младшая. А у меня нет никаких сестёр и братьев. И у тебя нет.

Мэкки кивнул. Но ему не понравилось выглядеть одиноким.

— Зато у меня папа перс.

— Конечно. Ты вообще молодец.

— У меня папа перс, — гордо повторил малыш, — а бабушка у меня спекулянтка.

До чего смешной этот Мэкки!

— Смотри, Мэкки, вон идёт моя тётя Аня. Видишь, какая красивая. Если она несёт что-нибудь вкусное, я с тобой поделюсь, вот посмотришь. А ты вчера на кухне здоровое яблоко съел, а мне даже откусить не дал. Думаешь, если ты маленький, можно быть жадным?

Любка щурилась, солнышко слепило глаза, а против света переходила мостовую тётя Аня. Она легко ступала на высоких каблуках, пальто было расстёгнуто, голубая блузка была такого же цвета, как небо.

— A-а, Люба, — сказала тётя Аня и улыбнулась. У неё были ровные зубы, а на щеках пушок, заметный только на солнце. — А это Мэкки? Ишь как вырос. — Тётя Аня открыла сумку, достала сине-золотой прямоугольник. — Шоколад «Золотой ярлык». Несу тебе, но отдам маме, чтобы не сердилась, что накормила сладким до ужина.

— Может, хоть кусочек отломим, а? — с надеждой спросила Любка.

— Потерпи, — засмеялась тётя Аня, — ужин скоро. А сейчас у нас с мамой одно дело, ты домой не приходи пока.

Тётя Аня ушла в дом. «Интересно, какое такое у них дело? — подумала Люба. — Какая-то тайна, и меня в дом не пускают».

— А когда она отдаст шоколад? — спросил Мэкки.

— Вечером. — Любке стало жалко маленького Мэкки, но что тут можно поделать? — Как станет темно, так и отдадут. Пойдём пока к нашим окнам, посмотрим, что и как.

— Пойдём, — согласился Мэкки. Ему хотелось быть поближе к шоколадке.

Окна были невысоко. То, что Любка увидела, поразило её. Мама и тётя Аня сидели за столом друг против друга и делили белые круглые конфеты. Белые сахаристые шарики катились по голубой клеёнке, а мама аккуратно перекладывала их со своего конца стола на тёти Анин.

Любка видела перед собой эту картину, и всё равно ей казалось, что этого не может быть. Как же так? Делят конфеты, дружно, вдвоём, как справедливые. А её из дома выставили, обманули. Любке стало так обидно, что