— Да вы прижмите её к груди-то, она ваше тепло почует! — учила медсестра.

А Юля едва стояла на ногах. Ведь она почти всю неделю лежала, и сейчас слабость кружила голову.

Аркадий вёз их медленно — наверное, со скоростью три-пять километров в час. И всю дорогу молчал. Только дома, когда разделись и Юля снова положила в его руки дочку, едва выдохнул: «Спасибо!»

Он не отходил от Юли весь вечер. Заворожено смотрел, как они с мамой разворачивали девочку, подмывали, застёгивали памперс, как девочка схватила Юлин сосок, закрыла глаза и начала, громко причмокивая время от времени, сосать.

Никто ничего не говорил, словно совершалось какое-то высшее таинство. И, когда девочка уснула, Аркадий продолжал смотреть на неё, спящую.

— Юша, клади ребёнка в кровать и давай пообедаем, а то молока будет мало.

Они очнулись.

— Ты уж, пожалуйста, теперь ешь побольше, — беспокойно сказал Аркадий.

— Жаль, у Аси уроки, она так хотела быть здесь, когда вы приедете.

— Но у тебя тоже должны быть уроки.

Мама рассмеялась:

— Меня прогнали домой. И дети, и учителя. Праздник же у нас с вами сегодня!

— Праздник, — Юля заплакала.

Она так натерпелась боли. Эта боль так переплелась с праздником. Праздник родился из острой боли.

Аркадий поднял её на руки, прижал к себе и понёс в кухню.

— Сейчас, сейчас… станет легче… я понимаю…

Он крепко держал её на руках, прижав к себе, пока мама накрывала на стол. А потом осторожно посадил на стул.

— Юша, сейчас ты поешь… и сразу станет легче, ты потеряла очень много сил.

А когда они поели под мамин рассказ о том, какая Юля была маленькая, и Юля, по настоянию мамы, выпила три чашки чая с молоком, Аркадий снова сказал:

— Спасибо тебе за дочку. — Больше ни слова выцедить не смог.

Всю эту ночь он просидел над кроваткой дочери. И, стоило ей заплакать, как он растерянно шептал:

— Юленька, что с ней? Помоги скорее.

Хоронили Генри не в России. Его тело увезли в Америку, чтобы положить рядом с родителями. И начался длительный процесс поиска убийцы. Американцы потребовали допустить их к расследованию преступления.

Прибыл детектив с помощниками и прежде всего потребовал Договор с Генри. А он куда-то подевался. Вообще из конторы исчезли все документы, касающиеся Калужского завода, кроме того, что основала этот завод фирма АРКМИТИГО. Переводчик следователя стал названивать в нотариальную контору. Оказалось, контора сгорела три недели назад, ещё до смерти Генри, вместе со всеми договорами.

Следователь был обескуражен, заподозрил неладное. Проработав несколько дней в Калуге, допросив весь персонал, вернулся в Москву и сосредоточился на делах фирмы.

К Юле пришёл домой, когда она кормила девочку.

Ася тоже попала под допрос.

— Бывал ли здесь Генри? Сколько раз? Что говорил? Как вёл себя? Кто ещё был в это время в доме? — голос переводчика-американца был враждебен.

Фоном к чмоканью новорождённой — расстроенный голос Аси и жёсткий, пристрастный — переводчика.

Юля дождалась, пока дочка уснёт, осторожно положила её в кровать и вышла к американцам.

— Я любила его, я учила его язык, чтобы говорить с ним на его языке, — сказала Юля по-английски, старательно произнося фразы, с той интонацией, с которой произносил их Игорь.

Сказать про Митяя, потного, красного, колыхающегося, или не сказать?

Генри и Митяй. Кому жить? Неточно поставлен вопрос. Одному уже не жить. Она может сделать так, что и Митяй не будет жить. А с ним и Ира, и их сын, потому что Ира, с зарплатой секретарши, и её сын не выживут, если Митяя не будет.

— У вас был роман с Генри? — спрашивает следователь.

— Нет, потому что у меня есть муж, которого я люблю. Но, если бы я не встретила мужа, я выбрала бы только Генри. Он — особый человек.

Зачем она говорит о своих чувствах к Генри? Её слова станут достоянием, добычей прессы, ибо процесс наверняка будет передаваться по всем каналам телевидения. Какая ерунда! Какое телевидение! Это в Америке, Генри говорил, каждое убийство становится достоянием гласности.

— Что же в нём особенного? — спросил следователь, чуть улыбаясь.

— Как ребёнок. Он любил людей больше себя… — Английские слова о том, какой человек Генри, послушно, под голосом Игоря и плёнок, которые он ей давал, подскакивают друг к другу сами, свободным потоком, собираются во фразы, во фразеологические сочетания — она знает их великое множество. Спасибо Игорю, она может объясняться по-английски. С Генри поговорить на его родном языке не успела — говорит в память о нём. Это ему её свечка за упокой.

— А ваш муж знал, как вы относились к Генри?

— Конечно. Он тоже любил его и уважал. Он считал Генри братом, восхищался им. Защищал его интересы. Жалел его — зачем тот отдаёт всё, что имеет, России. Мы с мужем не можем понять, кому понадобилось…

— У вас есть подозрения? Были у Генри враги? Что с вами? Почему вы так побледнели? Вы что-нибудь знаете?

— Нет! — воскликнула и уже тихо повторила: — Нет. Откуда я могу знать?! Мы с Аркадием любили его и не можем осознать его смерти. Для нас это большое горе.

— Я вижу, как вы волнуетесь. Отдохните от моих прямых вопросов. Расскажите, пожалуйста, о людях, с которыми вы работаете под одной крышей. Начнём с Шороховой Ирины. Какие у вас с ней отношения и какие у неё отношения с партнёрами? Она должна знать ситуацию.

— Отношения у нас с Ирой очень хорошие. — Юля говорит медленно, с трудом складывая простые слова. Подбирается следователь к Митяю. Одно её слово — в каком виде он появился в их офисе, и участь Митяя будет решена. Одно её слово. Но это одно слово делает сиротой его не родившегося пока сына. И Ириного сына. Одно её слово разрушает жизнь Иры. А Генри она всё равно не вернёт. — Мы с ней обедаем вместе. Ира вкусно готовит.

— О чём вы разговариваете? О погоде? — следователь улыбнулся.

Юля понимает почти каждое его слово. Роль переводчика — продублировать уже услышанное. Ещё в школе англичанка говорила ей: её будущее — иностранные языки.

— Почему о погоде? Чего о ней говорить? О тряпках говорим! — Юля вспомнила Ирин рассказ о модной юбке сезона. — О школе, о профессиях, кто кем хотел бы стать.

— И кем хотела бы стать Шорохова?

— У неё способности к дизайну, не раз она говорила, что хотела бы получить специальное образование. Но ведь нужно платить, а у её родителей нет работы, Ира кормит и их.

— На зарплату секретарши?

— Она получает ровно столько же, сколько и я.

— Но ваш муж — президент фирмы!