— Спасибо, — поблагодарила его Эсмей. — Может быть, действительно приду. Когда у вас занятия?

Саннин все подробно рассказал ей, потом ушел с остальными.

— И спасибо вам, — обратилась она к Барину. — Простите, что я неверно поняла вас, и на этот раз смиритесь с моими извинениями.

— С удовольствием, — ответил он. У него была прекрасная улыбка, и она чувствовала, что легко может доверять ему.

Этой ночью ее не мучили кошмары. Ей снилось, как она взбирается вверх по скалам на родном Альтиплано, а рядом с ней темноволосый молодой парень, чем-то похожий на Барина Серрано.

В течение последующих месяца-двух Эсмей часто разговаривала с Барином Серрано, и не только за столом во время еды. Однажды они вместе отправились на Стену, на занятия клуба, и после двух часов выматывающих и опасных тренировок она уже не стеснялась никого из товарищей, тем более Барина. Потом, во время одной из офицерских посиделок, они оказались в одном конце зала просто потому, что оба заметили, как энсин Цинтнер спрятала там поднос с самым вкусным печеньем.

Эсмей не очень задумывалась над тем, что кошмары после вечеров, проведенных с Барином и его друзьями, становились менее навязчивыми. Вместо этого она старалась сосредоточиться на тех неофициальных сторонах взаимоотношений во Флоте, которым Барин мог ее научить. Постепенно она уже перестала думать о нем как «о милом юном Серрано». Он все больше и больше становился другом, другом, которого ей так не хватало, хотя она об этом и не подозревала.

Когда он был рядом, ей было легче общаться с людьми. Она сдружилась с Цинтнер. К той всегда можно было обратиться с вопросом, если Питак давала Эсмей задание, в котором она не могла разобраться. И с лейтенантом Форрестером, который часто приходил на занятия клуба скалолазов. Он умел заразить всех своей жизнерадостностью. Она начала понимать, что не все, кто искал общения с ней, были заинтересованы в ее славе.

Она с удовольствием проводила свободное время, но в то же время ее начала мучить мысль о том, что она забросила свои обязанности и учебу. «Я все еще не могу быть настоящим помощником майору Питак, мне многому надо научиться», — призналась она однажды Барину. Она чувствовала за собой вину, когда вместо занятий шла в спортзал. Питак, казалось, довольна ее успехами, но если потребуется срочный ремонт, что конкретно сможет она сделать?

— Ты слишком строга к себе, — сказал Барин. — Я вижу это, а ведь известно, что Серрано всегда строги и к себе, и к другим… но ты переходишь все границы.

— Так нужно, — ответила она. Когда-то она обнаружила, что если сама поднимает планку достаточно высоко, то уже намного легче воспринимает критику других.

— Не настолько, — сказал он. — Ты не даешь себе проявиться в полную меру, ты могла бы гораздо больше.

Она постаралась уйти от этого разговора.

— Я могла бы гораздо больше заниматься учебой. Он слегка подтолкнул ее плечом:

— Ты нам нужна сегодня. Алана не может играть, а значит, мы остаемся без игрока.

— Хорошо.

С одной стороны, ей нравилось общаться с людьми, с другой стороны, ее что-то угнетало. Почему ей так интересны его предложения и в то же время она остается совершенно равнодушной к высокому обаятельному Форрестеру, который уже успел наговорить ей такого, чего, наверное, Барин не скажет никогда. Ей не хотелось никаких сложностей, она хотела простой дружбы. Это ее вполне устраивало.

Игра превратилась в свалку, потому что основная часть игроков проголосовала за поле переменной гравитации. Эсмей пыталась возражать, но большинство было за. Цинтнер нажала кнопки космического пульта переменной гравитации и сказала:

— Так намного интереснее. Вот увидишь.

— И будешь вся в синяках, — добавила Алана, которая судила матч. — Никогда не уговорят меня играть с переменной гравитацией. И тебе не советую, Эсмей.

— Ну, не трусь, — крикнул ей кто-то из другой команды. Эсмей пожала плечами и надела шлем и специальный щиток для глаз.

Спустя час они вышли из зала, побитые и взмокшие. Оказалось, что за игрой наблюдало много народу.

— Цыплята, — бросила Цинтнер столпившимся у высоких окон зала зрителям.

— Вам, коротышкам, намного легче, — сказал ей самый высокий игрок второй команды. — Когда у нас вся кровь устремляется к голове, у вас она не успевает даже разогнаться.

Эсмей ничего не ответила. Внутри у нее все перепуталось, она точно бы не смогла сказать, где верх, где низ. Хорошо, что она мало ела за обедом. Эсмей отказалась пойти вместе со всеми в бассейн, вместо этого приняла душ и переоделась. И почувствовала, что проголодалась. У выхода из душа Барин рассматривал распухший локоть.

— Надо проверить, что с ним, энсин, — сказала она ему. Они обнаружили, что одинаково недолюбливают врачей со всеми их проверками, и теперь подтрунивали друг над другом.

— Локоть не сломан, лейтенант, — ответил он. — Похоже, обойдется без хирургического вмешательства.

— Замечательно, тогда, может, пойдем перекусим?

— По-моему, хоть и с большим трудом, но мне удастся поднести ложку ко рту, — с улыбкой ответил он. — И вообще, виноват лейтенант Форрестер. Он бросился на мой мяч и угодил коленкой мне в локоть.

Эсмей попробовала вообразить эту сцену. В игре с переменной гравитацией любое стремительное движение могло привести к незапланированному падению и к планированию в невесомости. Такое трудно себе представить.

За едой она наконец заговорила о предыдущих встречах с его родственниками:

— Я служила на одном корабле с Херис Серрано, когда еще была энсином. Она прекрасный офицер, я ее побаивалась и уважала. Когда она попала в беду, я так разозлилась… Совершенно не представляла, чем могу ей помочь, если вообще могу.

— Я всего один раз в жизни видел ее, — ответил он. — Бабушка рассказывала мне о ней. Конечно, не все, только то, что можно. Она попросила меня передать ей записку, не хотела, чтобы этим занимался кто-либо посторонний. Мы даже не знали, кому повезет ее найти. Повезло мне. — По его тону было ясно, что сам он удачей это не считал.

— Разве она тебе не понравилась?

— Понравилась! — (Она опять не поняла его интонации.) Он продолжал уже спокойнее: — Дело не в «нравится—не нравится». Я-то привык к Серрано, я сам Серрано. Окружающие очень похоже воспринимают всех нас. Нас всегда обвиняют в том, что мы высокомерны, даже когда это не так. Но она… Она больше всех остальных похожа на бабушку. — Он улыбнулся. — Она угостила меня обедом. Сначала, когда она меня увидела, то страшно рассердилась, а потом угостила меня этим обедом, очень дорогим, ну и потом ведь всем известно, как она вела себя при Ксавье.

— Но вы с ней в результате подружились?

— Сомневаюсь. — И он уткнулся взглядом в тарелку. — Сомневаюсь, что она теперь вообще дружит с кем-либо из Серрано, хотя я слышал, что она снова общается с родителями.