…ну да, но все-таки нет, вставляет Джордж. Сейчас наше время.

…то мы сидели бы здесь и смотрели, как у вон той стены выстраивают в шеренгу и расстреливают людей. Примерно на том месте, где стойка и стулья рядом с ней.

Ух ты! Боже мой, говорит Джордж. Мама! Да откуда ты даже это знаешь!

А было бы лучше или хуже, честнее или наоборот, если б я не знала? спрашивает мать.

Джордж хмурится. История — это жуть. Это горы трупов, втоптанных в землю любого города, большого или маленького, нескончаемые войны, неурожаи, эпидемии. И все те люди, которых уморили голодом, уничтожили, избавились от них, запытали, бросили умирать под крепостными стенами или расстреляли над траншеями, в которых потом и зарыли. История возмущает Джордж, единственное, что оправдывает весь этот ужас — то, что он, судя по всему, давно и надежно закончился.

А что важнее? спрашивает ее невыносимая мать. То, что мы видим, — или то, как мы видим?

Да, но это… этот расстрел… Он же неизвестно когда был, говорит Джордж.

Всего за двадцать лет до моего рождения, а я вот прямо сейчас сижу здесь перед тобой, отвечает мать.

Старая история, говорит Джордж.

Да, и я не новая, говорит мать. И все-таки я здесь, с вами. Я продолжаюсь.

А это — нет, говорит Джордж. Это было когда-то. А сейчас другое время. Наше.

Разве все просто заканчивается — и только? спрашивает мать. Или то, что уже случилось, не существует или перестает существовать только потому, что мы не видим, как это происходит у нас перед глазами?

Перестает — когда заканчивается, говорит Джордж.

А что ты скажешь о том, что поисходит прямо у нас под носом, но мы его по-настоящему не видим? спрашивает мать.

Джордж закатывает глаза.

Абсолютно бессмысленная дискуссия, говорит она.

Почему? спрашивает мать.

Хорошо. Вот крепость, говорит Джордж. Она прямо перед нами. Верно?

Я ее вижу, говорит мать.

Я хочу сказать: ты не можешь ее не видеть, продолжает Джордж. Только если у тебя глаза никуда не годятся. Но даже если и не годятся, все равно можно подойти поближе, пощупать, так или иначе обнаружить ее.

Безусловно, говорит мать.

Но хоть это та же крепость, которая стоит тут еще с тех пор, как ее построили, и у нее есть собственная история, говорит Джордж, и с ней все это происходило — и одно, и другое, и без конца, это же никак не связано с тем, что мы тут сейчас сидим и смотрим на нее. Только тем, что она — часть пейзажа, а мы — туристы.

Разве туристы видят иначе, чем остальные люди? спрашивает мать. И почему ты сама, выросшая там, где ты выросла, не задумываешься над тем, что означает присутствие прошлого?

Джордж демонстративно зевает.

Здесь — лучшее место на земле, чтобы не обращать на это внимания, говорит она. Оно научило меня всему, что нужно. В особенности, насчет туризма. И даже взрослея в окружении исторических зданий, в конце концов понимаешь: это — просто постройки. Ты всегда столько разглагольствуешь, что вещи начинают означать больше, чем на самом деле. Это у тебя какие-то хиповские пережитки, будто тебе в детстве что-то привили, и теперь ты видишь символы, где надо и не надо.

Этот замок, говорит мать, возведен родом Эсте, который правил этой провинцией на протяжении сотен лет. Род этот всегда покровительствовал живописи, поэзии и музыке. Поэтому вслед за правителями сюда съехались художники, поэты и музыканты, и мы с тобой воспринимаем это как должное. Если бы не Ариосто, который процветал при этом княжеском дворе, наш Шекспир был бы совсем иным. Может, и вообще никакого Шекспира не было бы.

Да, может быть, но сейчас это вряд ли имеет значение, говорит Джордж.

Знаешь, Джорджи, все в этом мире связано, замечает мать.

Ты всегда называешь меня Джорджи, когда хочешь продемонстрировать превосходство, отвечает Джордж.

И мы живем не на ровном месте, продолжает мать. Этот замок, этот город были построены в те неважно какие столетия семьей, чьи титулы и наследство более-менее по прямой линии перешли к Францу-Фердинанду.

Это ты про рок-группу?[33] спрашивает Джордж.

Да, говорит мать. Про ту рок-группу, которую прикончили в Сараево в 1914 году, что и стало причиной Первой мировой войны.

Первой мировой в будущем году сто лет исполнится, говорит Джордж. Вряд ли она имеет какое-то отношение к нам.

Как, Великая война не имеет? Та, на которой твой прадед, а мой дед, дважды пережил в окопах газовую атаку? И то, что прямым следствием этого было то, что твои прабабушка и прадедушка были почти нищими, потому что после газа его здоровье пошатнулось, он не мог работать и умер молодым? А я унаследовала от него слабые легкие? Это что, нас не касается? говорит мать. А потом конфликт на Балканах, начало территориальных свар на Ближнем Востоке между Израилем и Палестиной, гражданские волнения в Ирландии, смена власти в России, в Османской империи, всеобщее банкротство, экономическая катастрофа и социальная нестабильность в Германии, которые потом сыграли главную роль в становлении нацистского режима, в развязывании следующей мировой войны, в которой — так вышло — твои бабушка и дедушка, то есть мои отец и мать, оба участвовали, будучи всего на два-три года старше тебя? Не имеет отношения? К нам?

Мать покачала головой.

Что? спрашивает Джордж. Ну что?

Обеспеченное детство в Кембридже, говорит мать.

Потом смеется. Этот смех, обращенный как бы только к самой себе, всегда злит Джордж.

Так почему же вы с папой выбрали это место, если не хотели, чтобы мы там росли? говорит она.

Ну, ты же понимаешь, говорит мать. Хорошие школы. Близость к Лондону. Активный рынок недвижимости, который всегда на плаву, даже если в других местах спад. Все, что действительно важно для жизни.

Она иронизирует? Трудно сказать.

А еще — отличная система фуд-банков,[34] потому что когда ты закончишь школу, мы с твоим отцом не сможем позволить себе послать тебя в университет, и даже если ты получишь диплом, она все равно тебе пригодится.

Ты какие-то безответственные вещи говоришь, возмущается Джордж.

Ну да, но, по крайней мере, моя безответственность новая и вполне современная, откликается мать.

Столики вокруг пустеют. Уже поздно, начинает ощутимо холодать. Снаружи, за арками, под которыми они сидели, ели и спорили, успел пройти дождь.

Мать запускает руку в сумку, вынимает джемпер. Дает его Джордж, чтобы