Тим вспомнил ее фотографии: изящная блондинка, сексапильная, голубые глаза, всегда загорелая кожа, красивые ножки, этакий голливудский стандарт. На ее счету трое убитых боевиков из голландской группы. Стреляла Надя без промаха, лучше любого мужика, на стрельбах из десяти выбивала 98 очков, такого ни одна женщина не показывала. Характер твердый, решительный, знает приемы кун-фу, карате, хотя сила удара небольшая. Умеет метать ножи, тут очень хорошие показатели, но предпочитает пистолет и всегда стреляет первой. Беспощадна, ибо террористы убили ее родителей. Предана Реддвею, который ее привлек к работе и воспитал. Под колонкой о любовных связях стоял знак вопроса. Предположительно высказывалось, что имеет интимную связь с Питером, но и тут стоял знак вопроса, ибо Реддвей был женат, имел двоих детей и очень любил жену.

— А кто, по-твоему, тогда убил Токмакова? — спросила Надя Павлова.

— Значит был третий — он либо в Москву не заезжал, либо выехал раньше. Жалко, что я не могу поехать на расследование, я бы по почерку сразу узнал, чья это работа, — вздохнул Питер.

Возникла пауза. Послышался звук открываемой бутылки, бульканье воды.

— Тебе налить?

— Немного.

— Что это у вас были за перемигивания с Турецким? — не без иронии спросил Реддвей. — Он тебя по спинке гладил…

— Разве меня нельзя по спинке гладить? — рассмеялась Надя. — Или ты ревнуешь?

— Я? — удивился Питер. — Почему я должен тебя ревновать? Ты свободная женщина, а Турецкий статный и симпатичный. И вовсе не глупый…

— Значит, ты разрешаешь мне закрутить с ним легкий роман?

— На такие действия разрешения не спрашивают, а служебной необходимости в этом нет, но ты вольна делать то, что тебе нравится. — В голосе Питера явно слышались обиженные нотки.

Звук был отличный. Тим быстро вычислил и расстояние, на котором можно будет вести подслушку: в принципе, совсем не обязательно было снимать номер, голоса неплохо прослушивались бы в десяти метрах от гостиницы, в машине, дальше требовалось бы усиление звука. Поэтому «ловушка Станкевича» оказалась чрезвычайно интересным экспериментом и открывала весьма соблазнительные перспективы: ведь если загарпунить таким способом Президента, директора национального банка, то можно стать миллиардером, записывая и продавая их секреты. А для разведки «ловушка» — вообще уникальная находка.

Нортон поднялся, продолжая слушать болтовню Реддвея и Павловой. По сути, его проверка была закончена: он знал, на какой частоте работает передатчик, вживленный в Питера, знал параметры расстояний приема звука. Задачи снять какую-либо информацию с Питера у Тима не было, а он не привык делать то, что не входило в его обязанности. В их рискованном деле такой консерватизм оправдывал себя: речь шла о сохранении собственных жизней. Можно было отключаться и ехать домой. Часы показывали 18.10. На сегодняшний вильнюсский они уже опоздали, а завтра спокойно могут отправляться.

За окном было еще светло, грело солнышко, Нортон потянулся, чтобы снять наушники, но прозвучавшая из уст Нади фраза заставила Тима насторожиться.

— Если удастся доказать, что они убили Клюквина, то по русским законам им может грозить даже смертная казнь, — проговорила Надя. — И в обмен на жизнь им ничего не останется, как выдать всю организацию. С Гжижей придется повозиться, а Нортон поумнее, он пойдет на сотрудничество.

— Да, ребята вляпались, — согласился Питер. — Теперь одна задача: не выпустить их из Москвы.

— Но если их фотографии розданы всем постовым, то в течение суток их обязательно обнаружат. Вокзалы, станции, аэропорты взяты под наблюдение, и где-то они обязательно объявятся… — Тим похолодел, услышав эти слова.

Эта новость на мгновение парализовала его. Значит, их где-то засекли с Клюквиным. Только где?.. Нортон вытащил платок, вытер пот со лба. Либо у агентства, откуда Клюквин выходил, либо… Мысль на мгновение запнулась. Там, в лесу, мог быть какой-нибудь грибник, собиратель бутылок, и он видел, как тащили труп. А там раздолье для криминалистов: ворсинки от брюк, следы ног вокруг ямы, да мало ли что. И этот грибник, скорее всего, сможет их опознать. Его и Влада уже повсюду ищут. У постовых их фотографии. А он хотел сейчас выходить. Внизу у входа в гостиницу дежурят милиционеры. Брать его сразу же не будут, проследят, куда он поедет, чтобы взять обоих. Через них выйдут на Кузьму и Станкевича. И они провалят основную русскую группу. Как все глупо! Недаром предчувствие подсказывало ему, что не стоит ввязываться в убийство этого бывшего русского физика.

— Ты на меня до сих пор сердишься? — неожиданно спросила Надя.

— Я на тебя не сержусь, — ответил Питер.

— Лучше было бы, если б ты сердился.

— Почему?

— Когда мужчина сердится на то, что дама оказывает знаки внимания другому мужчине, значит, он ревнует, а если он ревнует, он любит.

— Железная логика…

— Увы, да.

— Тогда я сержусь.

— Ты серьезно?

— С юмором у меня не всегда получается, ты же знаешь.

Возникла пауза. Тима не интересовали уже их личные отношения, ему хотелось, чтобы Павлова или Питер снова завели разговор о них, об этом убийстве. Нортону было важно знать: нашли труп или нет. Тогда можно было бы определить, где их засекли и чем располагают русские сыщики. За умышленное убийство по русским законам грозил расстрел или долгий срок лагерей, причем теперь, когда Россия вступила в Совет Европы, их обязаны будут выдать и швейцарцы. Поэтому, даже если они вернутся, им придется залечь на дно, заиметь другой паспорт, сменить внешность. Хлопот будет немало. Если только они выберутся. Если. Шансов очень мало.

Послышались какие-то странные чмокающие звуки, и Тим не сразу понял, что там, в соседнем номере, целуются. Потом возникло тяжелое, напряженное дыхание, шуршание одежд, и он понял: они раздеваются.

И снова чмокание, тихий стон Нади.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

— Я тоже тебя люблю, — ответил Питер.

Яростные вздохи, поцелуи, стоны, хрипы, Тим даже возбудился, столь страстная вырисовывалась картина звуков. Он представил себе, как эта белокурая красотка извивается под тяжелым телом Питера Реддвея, и снял на время наушники. Долго этот плюшевый медвежонок не продержится.

Ему надо было раньше опробовать «ловушку». Реддвей часто бывает у Турецкого, и там наверняка они обсуждали методы по их поимке. Нортон достал еду и в нервном припадке съел сразу все гамбургеры. Послышались голоса из наушников. Он тотчас надел их.

— Я так счастлива, — закурив, прошептала Надя. — Я знала, что у нас все это случится. Я и ехала сюда с мыслью, что мы встретимся и у нас все произойдет. Люблю тебя, и мне больше ничего не надо.

Питер хмыкнул.

— Что?

— Когда влюбляешься, то поначалу действительно ничего не надо. Но постепенно одной любви на расстоянии становится мало, хочется его сократить до простого касания, потом хочется семьи, уюта, детей, а потом надоедает и это, и хочется снова бурных страстей, влюбленности, и все начинается сначала, — философски проговорил Реддвей.