— А ты по любви женился?

— Нет. Отец Эммы был разведчиком, моим шефом. Он долго никуда не ездил, а тут решил вырваться, проинспектировать одну службу. Поездка была несложная и даже неопасная. Он и умер-то от инфаркта, пролежал в гостиничном номере больше суток. Потом врач мне сказал, что если б сразу была оказана помощь, то он бы прожил еще лет десять — пятнадцать. После этого Эмма осталась сиротой. До этого я часто бывал у них в доме, у нас были теплые, дружеские отношения, и больше ничего. Когда я пришел в ее дом с соболезнованиями, она бросилась мне на шею, заплакала, я обнял ее и… невольно поцеловал. Вышло совсем случайно, а она приняла это за любовный порыв и первая объяснилась. Смотрела на меня заплаканными глазами и спрашивала: «Ты любишь меня, любишь?!» Мне ничего не оставалось, как кивнуть… А дальше все начали меня поздравлять, особенно обрадовалось командование, которое ломало голову, как быть с девушкой: выплачивать ли ей пожизненно пенсию за отца или выдать солидное единовременное пособие. И я явился как палочка-выручалочка… — Питер помолчал. — Мы жили неплохо, родился сын, тоже Питер, он погиб, ты знаешь, потом родился Рон… Я часто разъезжал, и это спасало семью от развала. Вот так мы прожили двадцать два года. Составилась целая биография. Я вообще считал, что настоящий разведчик не имеет права на семью, не может даже всерьез влюбляться…

— И сейчас так считаешь?

— Иногда.

Снова послышался звук поцелуя.

«Да, Реддвей, кажется, влип, — подумал Нортон. — Эта Надя держит его мертвой хваткой».

Он вдруг подумал, что если милиции раздали их фотографии, то их обязательно должны показать в гостиницах, а та администраторша, которая оформляла ему номер, сразу же его узнает и укажет, где он поселился. И Тима накроют, как птичку, в этой мрачной, обшарпанной клетке. От этих размышлений ему стало не по себе, и он снова захотел сбежать, но вовремя удержался. Еще только половина девятого, на улице светло, а надо выйти попозднее, сразу же взять такси и уехать. Если только Гжижу не заловили. Правда, он собирался весь день смотреть боевики, а Кузьма собирался подкинуть ему для развлечений девочку.

— Мы должны взять этих ребят, — сказал Питер. — И еще — я теперь буду бояться за тебя. Это плохо. Для профессионала это отвратительно.

— Ты можешь не бояться, — задиристо ответила она. — Для этого надо просто запретить себе любить или сказать себе: все это чушь, эта русская девочка, и слова, которые я ей шептал. Все шепчут эти слова, делая это. И все встанет на свои места. Главное, убедить себя. А ты умеешь себя убеждать. Считай, что просто ничего не было. Так, минутное увлечение. И все у тебя пойдет по-прежнему!

Послышались шаги, шуршание одежд, потом хлопнула дверь.

— Черт! — выругался Питер.

Видимо, Павлова ушла. Реддвей налил себе воды или виски в стакан, залпом выпил. Тяжело вздохнул. Заходил по комнате. Наконец не выдержал, вышел, прошелся по коридору, постучал в дверь. Потом еще.

— Надя, открой, — попросил он.

— Я легла спать, — донесся глухой женский голос.

— Надя!.. Пойми, я совсем не о том хотел сказать! — заговорил по-английски Реддвей. — Совсем не о том. Знаешь, так бывает. Хочешь сказать об одном, а говоришь совсем другое. Точно тебя черт за язык дергает… Надя!

Питер тяжело вздохнул, помолчал.

— Я люблю тебя, это правда… — прошептал он.

Послышались шаги, открылась дверь. Пауза. Потом снова поцелуй. Значит, помирились.

— Я люблю тебя! — прошептал Питер.

— Я тоже тебя люблю…

Увлекшись этой мелодрамой, Тим не сразу понял, что кто-то стучал в его собственную дверь. Он тотчас выключил свой приемник, убрал его и наушники в сумку, подскочил к окну. Но номер находился на третьем этаже, и прыгать было рискованно. Несколько секунд Тим раздумывал, что ему делать: открывать или превратиться в глухонемого. Но тот, кто стучал, наверняка слышал этот разговор из наушников, и не открывать дверь — значит, навлекать на себя еще большие подозрения.

Нортон подошел, открыл дверь. На пороге стояла крашеная блондинка с нахальными зелеными глазами. Отстранив пальчиком Тима, она без спроса вошла в номер.

— Вы к кому? — не понял он.

— К тебе. — Девочка села на стул, положила ногу на ногу и зазывно посмотрела на Тима, поглаживая себя по бедру. Фигурка у нее была неплохая, только грудь маленькая, которой она стеснялась, хотя Тим не любил большегрудых.

— Но я вас не знаю…

— Давай познакомимся. Меня зовут Наташа. Натали.

Тим ей не ответил.

— А тебя как?

— Никак.

Девица явно подрабатывала в номерах, поэтому и вела себя столь раскованно и свободно. Информацию таким подкидывали горничные. Тим уже хотел выдворить ее в коридор, но ему неожиданно пришла в голову забавная мысль: а ведь она сможет ему помочь выбраться. Такие знают черный ход, и Натали выведет его из гостиницы. Он и администратору сказал, что снимет номер всего лишь на сутки и съедет, возможно, раньше. А за сутки он заплатил, поэтому претензий к нему у администрации не будет.

Девица взглянула на бутылку с колой.

— Можно попить? — спросила она.

— Попей, — разрешил он.

Девица сделала несколько глотков, села на кровать, как бы давая понять, что она готова с ним переспать. Тим вытащил сто баксов и показал девице.

— Хочешь заработать?

При виде этой купюры у Натали радостно блеснули глаза. По всей видимости, ее такса составляла вдвое меньше. Она улыбнулась ему и не спеша стала расстегивать коротенькую юбочку. Тим с интересом смотрел на нее.

— Подожди, это мы успеем. Мне надо отсюда незаметно выйти. Не через парадный вход. Там один придурок ко мне привязался и никак не отстает. В гостинице же не один выход. Выведешь, получишь. Сможешь?

— Есть один выход во двор…

— Пошли!

Натали заколебалась. Она не привыкла баксы зарабатывать каким-то подозрительным путем. Могут еще захомутать, а потом оправдывайся, что видишь этого мужика в первый раз. Но клиент не походил на бандита, да и горничная сказала, что он иностранец. Проститутка помедлила, застегнула юбку, поднялась и скомандовала: «Пошли!» Выходя из номера, Нортон больше всего боялся столкнуться лицом к лицу с Питером. Но этого, к счастью, не произошло. Натали повела его какими-то темными коридорами, и Тим уже опасливо поглядывал на нее. Он слышал об опере Глинки «Иван Сусанин». Поэтому, оказавшись во дворе, а еще через две минуты на оживленной вечерней улице, на Ленинградском проспекте, он обрадовался и тотчас вручил проводнице сто баксов. Она пощупала, проверяя, не фальшивая ли банкнота, и, убедившись, что ее не надули, засунула ее в лифчик. Тим удивленно хмыкнул: те же дурные манеры, что и везде.

Нортон остановил первую попавшуюся машину.