Почему такого человека понесло в революцию? Так ведь он видел то, что видел. Сибирь тогда была местом, где закон – тайга, а прокурор – медведь. И беспредел там царил всякий. Разномастные начальники являлись местными царьками, которые делали что хотели. Управы на них не было. Плюс к этому – местные богатеи. Тогдашние золотопромышленники вели себя так, что бандиты девяностых кажутся законопослушными гражданами. А что? На тогдашних олигархов в Сибири также не имелось никакой управы. И это Кропоткин видел. Далее. Он поработал разведчиком. Но ведь разведка (а по тем понятиям – «шпионство») – дело не самое благородное, особенно по тогдашним дворянским представлениям. А потому, когда вбитые с детства представления о чести сталкиваются с жестокой реальностью, люди могут сделать разные выводы. Одни – «это тоже служба Отечеству, раз уж так вышло, будем возиться и в этой грязи». Но… Можно ведь было сделать и иной вывод. Если государство применяет такие методы, то значит, государство как институт – зло… Кропоткин подался в революционеры. Во время поездки за границу он познакомился с Бакуниным и вступил в Юрскую федерацию. Затем являлся членом народнического кружка «чайковцев». Там он отличился тем, что наладил неплохо действовавший канал переправки литературы с помощью контрабандистов (об этом способе речь шла). Во многом ему помогало вынесенное из экспедиций умение общаться с разными людьми.

Правда, недолго музыка играла. В 1874 году Кропоткин был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Впоследствии он был переведен в тюремную больницу, где режим был мягче. Откуда бежал и оказался за границей.

Пребывание Кропоткина в эмиграции было куда больше связано с международным анархическим движением, нежели с российскими революционерами. В 1882 году он был арестован французскими властями. Местные анархисты устроили в Лионе взрыв, так его на всякий случай тоже загребли. Кропоткин получил пять лет. В 1886 году его досрочно выпустили, мятежный князь переселился в Великобританию и, в общем-то, отошел от активной политической деятельности. Он стал заниматься разработкой теоретических вопросов анархизма, выпустил ряд книг, став кем-то вроде «живого классика». Причем его уважали и те эмигранты, которые анархистских идей абсолютно не разделяли, в том числе и Ленин. Ни у кого не вызывала сомнение его объективность. Кропоткин смотрел на происходившее с эдакой олимпийской высоты.

* * *

Итак, вот таким был третейский суд. Он начался 10 октября 1908 года в Лондоне, на квартире Савинкова. Поскольку судили Бурцева, то Азеф на этом сборище не присутствовал. Подробности его описывать нет смысла. Главное – Бурцев доказал свои обвинения. Козырем «охотника за провокаторами» стало признание бывшего начальника Департамента полиции Алексея Александровича Лопухина, что Азеф – агент полиции. Вопрос, почему Лопухин «раскололся», до сих пор является предметом споров историков. Но что сделано, то сделано. Кропоткин был однозначно согласен с выводами Бурцева. Другой член суда, «Герман Лопатин», сказал: «За такое убивают».

Члены ЦК эсеров были в полном шоке. Рушился весь их мир. Так что революционеры стали метаться. Савинков и Чернов в начале декабря 1908 года отправились в Лондон, где тогда находился Лопухин, с тайной надеждой, что он не подтвердит того, что сказал Бурцеву. А тот взял да и подтвердил. Так, он заявил, что Азеф являлся самым крупным провокатором в партии социалистов-революционеров и в последнее время получал до 14 тысяч рублей в год. Савинков впоследствии писал:

«В искренности Лопухина нельзя было сомневаться, в его поведении и в словах не было заметно ни малейшей фальши. Он говорил уверенно и спокойно, как честный человек, исполняющий свой долг».

И встал вопрос: а что теперь делать? «Собрания эти были почти ежедневные, в составе 15–20 человек.

Дебатировался вопрос – как быть с Азефом?»

(А. Аргунов, член партии эсеров)

Дело в том, что многие боевики ничего слышать не желали. Так что руководители партии опасались нового раскола. А ведь имелась опасность, что в случае ликвидации Азефа наиболее отмороженные из боевиков начнут стрелять и в них… Имелось и еще одно опасение.

«Казалось, что убийство в Париже (там в это время находился Азеф. – А. Щ.) человека повлечет за собой огромные репрессии для всей эмиграции, даст в руки русского правительства оружие разделаться при содействии французского со своими врагами».

(А. Аргунов)

То есть одно дело – устраивать убийства в России, другое – «наследить» в Европе, где партийные руководители обретались. Вообще-то всерьез говорить о каких-то репрессиях французских властей против партии в случае убийства Азефа не стоило. Слухи были сильно преувеличены. Впоследствии сами эсеры, а именно так называемая «судебно-следственная комиссия», созданная партией в 1911 году, признавала:

«Главой французского правительства был в то время Клемансо, который едва пожелал бы, да едва ли и мог устроить в угоду русскому правительству гонения на русскую эмиграцию или даже только на одну партию социалистов-революционеров».

То есть непосредственно убийцу, если бы поймали (а попробуй, поймай мастера подпольной борьбы), то осудили бы. Но раскручивать дело по этому поводу уже стали.

…У членов ЦК случился буквально паралич воли. В итоге приняли решение продолжить расследование – то есть из всех вариантов был выбран самый глупый. Почему? Да потому что слухи-то уже ползли.

Вскоре были получены новые данные – причем о том, что Азеф продолжает контактировать с зарубежными агентами Департамента полиции. Его снова решили допросить. 5 января 1909 года трое посланцев ЦК – В. Чернов, В. Савинков, Н. Панов прибыли на квартиру к Азефу. Примечательно, что им было запрещено иметь при себе оружие. Разговор был длинный, в ходе его Чернов предложил:

«Мы предлагаем тебе условие: расскажи откровенно о твоих сношениях с полицией. Нам нет нужды губить твою семью. Дегаев и сейчас живет в Америке».

Азеф продолжал «идти в отказ». А дальше… Революционеры ушли, обещав нагрянуть на следующий день в полдень. Причем не оставили никого следить за квартирой. Хотя ведь понятно – если человек виноват, то он сбежит. Благо Азеф, профессиональный подпольщик, бегать-то умел… Что и сделал, бросив жену и детей.

То есть получается, что Азефа сознательно отпустили. Впоследствии руководители партии уверяли, что у них не было возможности устроить слежку. Однако…

«В эсеровской эмиграции в Париже можно было найти достаточное количество людей, готовых беспрекословно повиноваться распоряжениям ЦК, так что можно было легко установить слежку за квартирой Азефа до истечения срока ультиматума – до 12 часов 9 января».

(Л. Прайсман, историк)

Есть более честные высказывания.

«Атмосфера нерешительности, скованность действий… продолжали царить до самого последнего часа… И все это в совокупности, вся эта атмосфера растерянности, порожденная хаосом, мнений, постановлений, сказалась, конечно, и в отсутствии практических мер на случай допроса и после допроса. Переход от Азефа-товарища к Азефу-провокатору оказался не под силу не для одних только членов ЦК, а и для таких людей, как боевики, которым легче, чем кому-либо, было протянуть руку к браунингу, которым легче было разобраться и осуществить практические меры, чтобы заподозренный, но не изобличенный провокатор не ускользнул».