Крупное индейское восстание 1763 г., восстание Понтиака, и непродуманный колониальный ответ на него, по мнению имперского правительства, сделал контроль метрополии за индейской политикой еще более важным, а регулярную армию еще более необходимой для охраны границ. Именно затраты на эти силы придали дополнительный стимул попыткам метрополии поднять налоговые поступления с колоний. Какие бы сложности это ни вызвало, итоговая цель – избавить как колонистов, так и индейцев от угрозы периодической резни – была достаточно ясна. В Северной Америке все равно было бы не обойтись без британской армии, которая защищала бы старые британские колонии от стратегической угрозы, возникшей после присоединения Канады и Флориды, и одно только это требовало колониальных налоговых поступлений, ведь проигнорировав индейскую проблему, имперское правительство не решило бы конституционных вопросов, возникших из-за имперского налогообложения[421]. Однако в британской Америке, возможно, миграция населения на запад была бы регламентирована и очеловечена – хотя бы частично лишена позора резни и эксплуатации, которые охарактеризовали ее впоследствии.

Если бы Америка осталась британской, судьба чернокожих рабов, вероятно, тоже сложилась бы совершенно иначе. Белые колонисты сочли предательством принятое в ноябре 1775 г. решение губернатора Вирджинии лорда Данмора об эмансипации рабов, встающих на сторону британцев,[422] однако, помимо насущной военной необходимости, этот эпизод также демонстрировал быструю эволюцию мнений в Британии по вопросу о рабском труде. Подобным образом, в то время как многие группы в колониях оставались ожесточенно антикатолическими, что напоминало о травмах семнадцатого века, британское общественное мнение уже склонялось к отмене ограничений для католиков. В 1772 г. вердикт лорда Мэнсфилда по делу Сомерсета на основании общего права раз и навсегда разрубил оковы чернокожих рабов в Англии. Поскольку британская Америка открыто признавала права англичан, тот же самый принцип рано или поздно был бы принят и в колониях. Сколько бы это заняло? В рамках империи верховная политическая власть метрополии в сочетании с мощью королевского флота была способна положить конец работорговле после принятия законов 1806–1811 гг. и приступить к эмансипации рабов в заморских британских владениях после принятия законов 1833 г.; в Америке политические реалии вынудили Джефферсона удалить осуждение рабовладения из первой версии Декларации независимости. Чернокожие колонисты, которые сражались на стороне короны в период Войны за независимость (а таких было немало), сражались не просто так[423]. Историки спорят, была ли американская война 1860-х гг., в сущности, обусловлена рабовладением или же ее спровоцировали разногласия по вопросу о праве подчиненных юрисдикций противостоять доктрине сэра Уильяма Блэкстоуна о неделимости и безусловности государственного суверенитета посредством сецессии. Как бы то ни было, события 1860-х гг. можно считать второй американской гражданской войной, которая вернулась к проблемам, не решенным в ходе первой. Если бы в 1770-х все сложилось иначе, вполне вероятно, что открылись бы пути к компромиссу, что избавило бы североамериканский континент от второй великой катастрофы.

Длинная тень трансатлантического гипотетического сценария

Гипотетические сценарии исхода революции анализировали не только британцы и бывшие колонисты, но и европейские наблюдатели. Французский политэкономист Тюрго в составленном в апреле 1776 г. меморандуме написал, что в результате конфликта, скорее всего, появится независимая Америка, однако если исход войны будет иным, объем британских военных ресурсов, направленных в колонии, неизбежно приведет к британскому завоеванию всего континента от Ньюфаундленда до Панамы, вытеснению французов из Луизианы и испанцев из Мексики[424]. Трансатлантический мир и торговля способствовали бы экономическому развитию и росту численности населения британских колоний в Америке: если бы не случилось войны 1776–1783 гг., которая разорила колониальную экономику и затормозила ее развитие на десятки лет, богатство и мощь либертарианского североатлантического государства, возможно, привели бы к мелиористской реформе, а не к философской революции во Франции. Это так очевидно, что обычно не заслуживает и упоминания: если бы Американская революция не приняла той формы, которую она приняла в 1776–1783 гг., крайне маловероятно, что французское государство пошатнулось бы под тяжестью невыносимой фискальной ноши и окончательно рухнуло в 1788–1789 гг.

Этот гипотетический сценарий так масштабен и так далек от фактического исхода революции, что он теряет связь с историческими изысканиями. При анализе гипотетических сценариев не стоит забывать о лазейке, которую предоставляет мысль о том, что если бы не была допущена ошибка, если бы не случилось досадного промаха, все было бы хорошо, а человечество оказалось бы избавлено от ненужных конфликтов и вступило бы в золотой век мирного развития. Оглядываясь назад из 1914 или 1939 гг., британские наблюдатели вполне могут жалеть о прекрасной упущенной возможности создать мирное и процветающее североатлантическое англоязычное государство, сплоченное в своей приверженности ценностям свободы и коммерции. В либеральной вигской традиции английской историографии этот сценарий мог показаться правдоподобным при признании Американской революции ошибкой британской политики – и конкретнее личной неудачей Георга III, – которой вполне можно было бы избежать. Однако это объяснение становится все менее вероятным. Даже если бы в 1770-х удалось избежать конфликта, что было выполнимо, это не гарантировало бы будущее спокойствие на неопределенный срок.

Не стоит забывать, что рабовладение могло пошатнуть мир в этой блистательной империи в 1830-х или 1840-х гг., подобно тому как вскоре после этого оно раскололо новую американскую республику. Если акт о гербовом сборе в 1760-х вызвал почти единодушный протест американских колоний, возмущенных даже таким ничтожным ущемлением (как им казалось) своих имущественных прав, насколько ожесточеннее было бы американское сопротивление британской попытке эмансипировать американских рабов? Если бы Британия рискнула таким образом вмешаться в дела колоний, как она поступила с другими колониями в 1834 г., американские колонисты, возможно, объединились бы и с гораздо большим пылом встали на защиту экономического института, который был куда важнее чая. Фактически Британия смогла остаться в стороне от рабовладельческого конфликта 1860-х гг., результатом которого стала победа северных штатов и эмансипация. Если бы конфликт разразился в трансатлантической державе, американская победа могла бы привести к еще более глубокому укоренению этой своеобразной практики в жизни нации.