– Почему там? Почему не здесь?

– Хотелось оказаться подальше.

Джонас кивает.

– Итак, – начинаю я. – Семь лет.

– Семь лет.

– Ты так больше и не приезжал в Бэквуд. Испарился.

– Мне понравилось в лагере.

– Не надо. У тебя всегда плохо получалось отделываться пустыми словами.

Он берет меня за руку, касается кольца.

– Оно все еще у тебя.

Я снимаю кольцо с пальца, кладу на стол. Серебро местами потускнело, зубцы уже слабо держат зеленую стекляшку.

– Я впервые снимаю его с тех пор, как ты мне его подарил.

– И как ты еще не умерла от гангрены?

– Меня ограбили на улице в прошлом году. В Лондоне. Какой-то скинхед. Он хотел отобрать кольцо, но я не дала. Сказала, что оно ничего не стоит. Он ударил меня в живот.

– Боже.

– Рядом был один парень. Он меня спас. Только благодаря ему оно все еще при мне.

Официантка небрежно ставит две чашки кофе на стол между нами.

– Сахарные пончики закончились. Есть заварные кольца с корицей и бостонский кремовый торт.

– Нам, наверное, ничего, – говорю я. – Можно молока?

Она тянется к пустому столику. Хватает чашку со сливками в пластиковых коробочках.

– Кольцо с корицей, – просит Джонас.

Я смотрю ей вслед.

– Я теперь с ним. С парнем с кольцом. Его зовут Питер. Он сейчас здесь. В смысле, у мамы.

– Круто, – отвечает Джонас равнодушным тоном. Он берет сливки, отрывает пленку и выливает их в кофе. – Чем занимается?

– Журналист.

– У вас все серьезно?

– Думаю, да.

Джонас кусает заварное кольцо. На его губах остается коричная пудра.

– Надеюсь, ты предупредила его, что уже обручена со мной.

Я смеюсь, но когда смотрю на него, вижу, что его лицо абсолютно серьезно.

– Мне, наверное, надо идти. Он ждет меня.

– Останься. Если он тебя любит, подождет. Я ждал. И сейчас жду.

– Джонас, не надо.

– Это правда.

– Ты не ждал. Ты уехал.

– А что мне еще было делать, Элла? Вернуться на следующее лето и делать вид, будто ничего не случилось? Заниматься в яхт-клубе? Допустить, чтобы между нами была ложь? Ты знаешь, что я не мог так поступить.

Все эти годы я думала о нем, скучала, мечтала идти с ним по укромным тропинкам, соединившись душами. Но теперь, когда он сидит рядом, я вижу только то, как отдалились мы друг от друга.

– Может быть, ты прав. Не знаю. Вот только теперь нет никаких «нас». – И эта правда почти невыносима. – Мы больше не знаем друг друга. Я даже не знаю, где ты живешь.

– Нет, знаешь. Я живу в этом дурацком здании через дорогу.

– Ты понял, о чем я.

– Я тот же человек, что и раньше. Возможно, менее странный.

– Надеюсь, что нет, – смеюсь я. – Твоя чудаковатость всегда была твоей лучшей чертой.

Джонас берет кольцо с зеленым стеклом, поднимает его на свет.

– Ты должна бережно с ним обращаться. Оно очень ценное. Я потратил на него все свои карманные деньги.

– Знаю. Оно дорогого стоит.

– Я не жалею о том, что случилось.

– А следовало бы. Нам обоим следует.

– Он обижал тебя.

– Я бы пережила.

Джонас кладет кольцо обратно на стол передом мной. Оно лежит между нами. Крошечная вещица – такая уродливая, такая прекрасная.

– Я ношу его не потому, что его подарил мне ты. Я ношу его в напоминание о том, что мы сделали.

Официантка возвращается к нашему столику со стеклянным кофейником в руке.

– Вам подлить? – спрашивает она.

– Нет, спасибо, – отвечаю я.

– Еще что-нибудь?

– Счет, пожалуйста. – Я надеваю пуховик и встаю. – Мне правда пора.

Он протягивает мне кольцо.

– Возьми его. Оно твое. Даже если напоминает тебе о нем.

– Нет.

– Почему?

Я могла бы соврать. И соврала бы, если бы передо мной был кто-то другой.

– Потому что оно напоминает мне и о тебе, – отвечаю я печально.

Джонас достает ручку и отрывает кусок салфетки.

– Я дам тебе свой номер. Чтобы ты позвонила мне, когда одумаешься. Не потеряй его.

Я складываю тонкую бумажку и кладу в кошелек.

– Сегодня дико холодно.

Надеваю шапку, обматываю шею шарфом.

– Я скучал по тебе, – говорит он.

– Я тоже, – произношу я. – Всегда. – Наклоняюсь поцеловать его в щеку. – Мне пора.

– Подожди, – останавливает меня Джонас. – Я провожу тебя до метро.

На улице снег валит крупными хлопьями, бросая целые пригоршни за раз. Джонас берет меня под руку, кладет мою окоченевшую без перчатки ладонь в карман своего пальто. Мы проходим семь кварталов в тишине, слушая, как бесшумно падает снег. Молчание кажется естественным, знакомым, совсем как тогда, когда мы ходили гуськом по тропинке на пляж, бродили по лесу, – мы чувствуем друг друга без слов.

Серая зияющая пасть метро показывается раньше, чем мне хотелось, извергая закутанных, замызганных людей в потоке своего затхлого бетонного дыхания.

– Знаешь, тебе необязательно по мне скучать.

Я вынимаю из его кармана свою руку и кладу ему на щеку.

– Обязательно.

Он притягивает меня к себе так быстро, что я не успеваю отреагировать. Целует меня со страстью каждого дня, каждого месяца, каждого года, что мы любили друг друга. Это не первый наш поцелуй. Первый был под водой давным-давно, когда мы еще были детьми и впервые прощались, зная, что увидимся снова. Но на этот раз, отстраняясь от него, я чувствую мучительную боль. Я не нашла, а потеряла. Я на мгновение замираю, стоя на краю пропасти воспоминаний, отчаянно желая упасть туда, но зная, что не могу. Джонас – зверь, Питер – камень. А мне нужна скала.

– Увидимся, – говорю я. И мы оба понимаем, что это означает.

– Элла… – зовет Джонас, когда я спускаюсь в метро.

Я останавливаюсь, но на этот раз не оборачиваюсь.

– Питер не парень с кольцом, – произносит он. – Я парень с кольцом.

1991 год. Февраль, Лондон

В парке пусто. Только несколько угрюмых собачников стоят поодаль друг от друга, наблюдая, как их питомцы резвятся без поводка, заляпав грязью тощие лапы, веселясь за счет мучений хозяев. Идет дождь. Не мощный плодородный ливень, а бесконечная морось, капающая с низкого свинцового неба, которое будто специально создано, чтобы заставить людей подтянуть носки. Черная собака бежит под дождем по полю, преследуя красный мячик.