действительно больше не хочет её видеть? Она помнила, с каким презрением и горечью он говорил об Алине. Что, если теперь пришла её очередь пополнить список его разочарований? Скептично посмотрев на понурившуюся подругу, Маринка решительно разлила вино и подтолкнула к ней кружку.

– Никуда твой Ливарский не сбежит. Это не конец света, а вы не Ромео и Джульетта, которые убили себя из-за тупого, нерасторопного гонца. Свяжешься с ним, всё расскажешь. Юль. – Она взяла её за руку и проникновенно заглянула в глаза. – Всё будет хорошо. Просто верь в это. Сдаваться ещё явно рано.

Марина Андреевна Ливарская знала сына от и до. Знала, когда надо отступить, а когда надавить, могла по малейшей перемене в голосе понять, что что-то не так. И сейчас интуиция и мамино сердце буквально кричали: «Всё очень плохо!». Едва поняв, что он выключил телефон, потому что не хочет разговаривать, она села за руль и помчалась к сыну, буквально кипя от злости на ту, что посмела его обидеть. Для всех мам их дети самые лучшие, Марина Андреевна исключением не была. И за своего Никиту готова была биться, как орлица, если надо – выцарапать глаза и разорвать горло. Она бы и Алину уничтожила, но та вовремя успела улететь в Мексику. Возможно, кому-то могло показаться, что это чересчур, но не для Ливарской. Она не лезла в его жизнь, но когда кто-то причинял боль единственному родному человеку, готова была убивать.

Домофон внизу молчал, Никита к двери подходить не желал, и сердце разгоняло свой бег, заходилось от тревоги и страха. Ключи у Марины Андреевны были давно – когда-то Никита сам дал их, сказал со смехом, что мама теперь может проверять, поужинал ли он, каждый день. До этого момента она ни разу ими не воспользовалась, мудро не влезая в его жизнь и ни словом, ни взглядом не давая понять, что осуждает слишком легкомысленный образ жизни обычно сдержанного сына. Но сейчас она буквально взлетела на четвёртый этаж, снова позвонила и прислушалась – тишина. Ключ не с первого раза попал в замочную скважину, руки дрожали.

Квартира встретила тишиной и полумраком – шторы были задёрнуты, несмотря на день. Марина Андреевна застыла на пороге, прислушиваясь, тихо позвала Никиту и, не дождавшись ответа, прошла дальше. Сын обнаружился на диване – судя по всему, просто крепко спал. От облегчения подкосились ноги, улыбка сама собой расплылась на губах. Марина Андреевна раздёрнула шторы, запуская серый свет, и осмотрелась. Всё как всегда: чисто, пусто. Она слегка нахмурилась: на столе стояла недопитая кружка с кофе. А рядом… Сердце снова прыгнуло в горло, когда она подошла и взяла в руки бархатную коробочку. Он что, собирался сделать Юле предложение? Новый взгляд, полный тревоги, метнулся к Никите, скользнул по столу, и перед глазами мгновенно потемнело. Марина Андреевна бросилась к сыну, упала на колени и принялась трясти его.

– Никита! Никита, сколько таблеток ты выпил? Никита, проснись, родной!

Он не мог так поступить. Никогда бы не поступил. Склонности к суициду у Никиты никогда не наблюдалось, но кто знает, как сильно обидела его эта девушка? Порой даже самые крепкие ломаются, не выдержав. Взгляд снова остановился на почти пустом блистере, в котором лежало всего две таблетки. С силой, которой сама от себя не ожидала, Марина Андреевна дёрнула Никиту на себя, заставляя перевернуться, и хлопнула по щеке.

– М-м? – он открыл мутные со сна глаза и попытался сфокусировать взгляд. Снотворное, которое Никита принял час назад, было не сильным, обычное успокоительное на травах. Но и без того уставший и расстроенный организм принял его с благодарностью, даря спокойный сон. И сейчас Никита совершенно не мог понять, что здесь делает мама и почему её глаза блестят от слёз.

– Сколько таблеток ты выпил? – требовательно спросила она.

– Две, – честно признался Никита, пытаясь понять, почему её волнует обычная смесь пустырника и валерьянки.

– Точно две? Почему тогда пачка почти пустая?

– Ты о чём вообще? – Никита потёр глаза и мотнул головой, прогоняя

остатки сна. – Я выпил пару таблеток успокоительного, чтобы заснуть.

– А это тогда что? – Марина Андреевна потрясла в воздухе блистером.

– А это?.. – Никита нахмурился и сел. – Не обращай внимания, я не собираюсь снова садиться на эту дрянь.

Только тогда она смогла расслабиться и обессиленно сесть на пол, с болью разглядывая помятое лицо Никиты, покрытое щетиной. Взъерошенный, с тёмными кругами под глазами, он выглядел таким уязвимым, что хотелось прижать к себе и никогда не отпускать. Но мальчик давно вырос, и всё, что могла себе позволить Марина Андреевна – погладить его по колену и тихо спросить:

– Что случилось?

Никита тяжело вздохнул и укоризненно посмотрел на неё, словно напоминая, что с самого начала дал понять – об этом сейчас говорить не стоит. Но разве теперь скроешься, когда мама сама приехала к нему?

– Ты будешь кофе? – спросил он, поднимаясь.

– Буду.

Марина Андреевна настороженно наблюдала за неспешными движениями, пытаясь понять, с какой стороны лучше подобраться, как лучше начать разговор.

– Я думаю, ты и так уже всё поняла. – Никита заговорил сам. – Я сделал ей предложение, она отказалась.

– Предложение, – машинально повторила Марина Андреевна. Если до этого оставалась надежда, что он купил кольцо, но пока не стал его дарить, то теперь она развеялась. – А почему она сказала «нет»?

– Потому что это я, – горько усмехнулся Никита. – И единственные люди, которым я действительно нужен – это вы с папой. Наверное, пора к этом привыкнуть.

– Родной, ты же знаешь, это не так, – её рука накрыла его ладонь и осторожно сжала.

– Я знаю, что это правда, мам, – тихо ответил он. – Но это ничего, я почти привык. Прорвёмся.

24. Интерлюдия. Самоизоляция и трудности видео-конференций

Мама давно ушла, и после разговора с ней стало действительно легче. Никита раздумывал над её словами, и надежда, робкая и хрупкая, постепенно расправляла крылья. Может, он всё не так понял? Что, если Юля действительно просто хотела подумать, это ведь не значит, что она непременно к нему равнодушна?

– Ты сделал девочке предложение, проведя с ней две недели, – мягко увещевала Марина Андреевна. – В своих чувствах ты, конечно, не сомневаешься, но Юля имеет право сомневаться в себе. Сам же говорил – она просила время подумать. Никит, – мама укоризненно посмотрела на него, – за тобой вроде не наблюдалось привычки создавать драму на пустом месте. Если Юля просила время – дай ей его. Не дави, просто наберись терпения. Поверь, когда она поймёт, что хочет быть с тобой, тут же даст тебе знать.

– Значит, ты считаешь, что я слишком драматизирую? – усмехнулся Никита, крутя перед собой чашку с кофе.

– Уверена, – отрезала