Ее мать покачала головой, веля дочери остановиться, ей казалось, что сейчас самое время сделать это.

– Напуганы? О Сара! Что за глупости! Я никогда ничего подобного не видела.

«Может быть, потому, что не хотела видеть», – говорил взгляд Сары, но девушка все же решила на этот раз придержать язык.

– Тебя не касается, как обращаются с рабочими, – щелкнул зубами Криспин. – Управление фабрикой – это мужская работа, не для слабонервной женщины!

Ее отец промокнул рот салфеткой.

– Бросьте, дорогие мои. Зачем ссориться в такой-то день? Мы даем этим людям работу, помните? Зарплату! Давайте выпьем за Бликдейлскую фабрику, сердце этой общины!

Сара поднялась.

– Извините. Я не голодна.

Она отправилась в свою комнату и принялась расхаживать взад-вперед, слишком рассерженная, чтобы шить или читать. Услышала, как мать поднялась к себе в комнату. Услышала, как отец и Криспин смеются вместе в кабинете. В комнату вошла ее служанка, привести в порядок лампы, и Сара вдруг спросила у нее:

– Хетти, что на дальней стороне реки?

– Там, мисс? Ничего.

– Ты уверена? Есть мост. Он должен куда-то вести.

Хетти понизила голос до шепота:

– Просто кладбище учеников, мисс. – Она повернулась, чтобы выйти из комнаты, однако Сара резко окликнула ее.

– Принеси свой плащ и мой тоже. Мы пойдем пройдемся.

– Пройдемся, мисс? В такое позднее время?

– Мне нужно подышать свежим воздухом. Прогуляться.

– Прогуляться, мисс? – бессильно повторила Хетти. – Куда же?

– Думается, что мне нужно пойти на кладбище.

Хетти заворчала, но плащи принесла. Они бесшумно выскользнули из дома и пошли по дороге, ведущей прочь от фабрики. Дойдя до старого моста, служанка замедлила шаг, стала плотнее кутаться в плащ.

– Я не хочу идти дальше, мисс.

– Я тоже. Но думается мне, что мы обязаны сделать это.

Они молча пересекли мост, пошли по заросшему кустарником берегу вдоль реки. К тому моменту, как они дошли до кладбища, глаза Хетти едва не вываливались из орбит от страха перед совами, которые ухали так близко от нее, от шуршащих под ногами существ и пугающей белизны деревьев в лунном свете. Ей вспомнились плачущие звуки в ночи; вспомнились истории о потерянных детях. Но ее хозяйка мрачно продолжала идти вперед, прокладывая дорогу сквозь холмы и пригорки, из которых и состояло кладбище учеников. Она шла вперед медленно, высоко подняв фонарь, и увидела лежащего на земле ребенка.

У Хетти захватило дух.

– Это одна из наших учениц, – прошептала она. – Узнаю по рабочей одежде.

Когда они подошли ближе, Лиззи села, испуганная светом фонаря, затем вскочила на ноги. Сара поймала ее прежде, чем та успела сбежать.

– Подожди, малышка. Что ты здесь делаешь?

Лиззи обхватила себя руками и задрожала.

– Я пришла, чтобы Бесс не было скучно. Чтобы она не боялась.

Сара поглядела на свежий холмик земли и кивнула. Теперь она поняла, что произошло. Подошла ближе к Лиззи.

– Она здесь? – девушка указала на могилу, и Лиззи кивнула.

– Это Бесс, мисс.

– Бесс? Твоя подруга? – Сара обняла Лиззи, села рядом с ней, нежно укачивая ее, а Хетти переминалась с ноги на ногу, пытаясь согреться.

– Она уснула, – наконец сказала Сара. – Понесешь ее, Хетти? Я возьму фонарь, и если станет слишком тяжело, отдашь ее мне.

Сложением Хетти напоминала упряжную лошадь, а Лиззи была худенькой и маленькой. Служанка подняла ее и с легкостью понесла вперед, быстро пробираясь между деревьями, чтобы поскорее уйти от этого страшного места, где хоронили умерших на фабрике детей и не писали на надгробиях имена, которые можно было бы запомнить. Добравшись до дома хозяина фабрики, Сара велела Хетти сразу отнести Лиззи наверх, в комнаты для слуг в мансарде.

– Согрей ее сегодня. Завтра разбуди вовремя, чтобы она успела на свою смену на фабрику. Она не должна опоздать. А я скажу миссис Клеггинс, что мы нашли ее в темноте и что было уже слишком поздно, чтобы будить всех в доме, где живут ученики. Я прослежу за тем, чтобы ее не наказали. Бедное дитя. – Теперь, увидев девочку при свете, она узнала копну ее золотисто-каштановых волос. – Я знаю эту малышку, – с грустью в голосе произнесла она. – И помню ее подругу. Позаботься о ней сегодня, Хетти.

Возможно, Лиззи так никогда по-настоящему и не сумела смириться с утратой Бесс, не сумела оправиться после той ночи, проведенной на болоте на кладбище. Снова пришла весна, леса наполнились смешливыми криками зеленых дятлов. Высоко в кронах деревьев вили гнезда грачи, а земля под ними была устлана дикими гиацинтами. Дети шли на работу, когда было уже светло, и возвращались обратно, а солнце все еще светило; но Лиззи никогда больше не ходила в убежище, которое сделали они с Бесс, никогда не танцевала, не пела – избегала занятий, которые развлекали других учеников в свободное время. Она сидела в одиночестве, наблюдая и мечтая. Иногда рядом с ней сидел Сэм, играл на флейте сочиненные им мелодии, придумывал шутки, пытаясь заставить девочку улыбнуться, а она просто смотрела на него, словно перестала узнавать. По воскресеньям молча ходила в Олдкасл и обратно, словно это было то же самое, что ходить на работу на фабрику по другим дням; в этих прогулках для нее больше не было ничего удивительного.

– Сегодня у нас семьдесят второе воскресенье, – сказала ей Эмили, пытаясь подбодрить. – Угадай, сколько еще пройдет, прежде чем закончится наше обучение?

Лиззи пожала плечами. Какая теперь разница?

– Честно говоря, я понятия не имею! – рассмеялась Эмили. – Не знаю, умею ли я считать до стольких! Работа лучше не становится, спина болит не переставая, я кашляю, как старик; но я была счастлива целых семьдесят два дня! Это здорово, правда, Лиззи?

В глубине души она задумывалась над тем, сможет ли Лиззи когда-нибудь снова стать счастливой. Она казалась такой усталой и вялой, работала словно в трансе, наклоняясь и подбирая, снова наклоняясь и снова подбирая, и к концу каждого дня практически засыпала. И именно потому, что она так безмерно устала, с ней и приключилось то ужасное происшествие.

Это случилось в конце мая, в самый чудесный день в году. Казалось, работа в тот день длилась бесконечно. Внутри колес жужжали колесики, зубцы терлись о зубцы, наматывались нити, летел пух; все молчали, или передавали информацию одними губами, или танцевали в деревянных башмаках у машин. Им хотелось выйти на улицу, почувствовать лучи солнца на лице. Длинный, очень длинный день тянулся нескончаемо.

Наконец прозвучал колокол, возвещая о конце рабочего дня для учеников, и Лиззи, сонная от усталости, выпрямилась, вылезая из-под своей машины, на долю секунды быстрее, чем было необходимо. Внезапно завязки ее передника оказались в движущейся каретке. Девочка вскрикнула, пытаясь высвободиться, но каретка двигалась со слишком большой силой и была слишком быстра. Ее потащило к задней стенке машины, затем обратно вперед, снова назад, девочка бессильно колотила руками и ногами об пол. Она извивалась и брыкалась, но никто не замечал; возвращалась обратно, стучала по полу, но ее передник безнадежно застрял в машине и затягивался все туже и туже. Девочка не могла высвободиться, не могла вскрикнуть, в легких не осталось воздуха, ее таскало взад-вперед, как тряпичную куклу.