Освальд опять делал упор на преследования со стороны ФБР и выражал желание вести в СССР счастливую и спокойную жизнь. Постепенно Освальд все больше и больше возбуждался. А когда он упоминал ФБР, в его речи звучали истерические нотки. Со слезами на глазах он кричал: «Я боюсь, они убьют меня! Пустите меня (в СССР)!» Неожиданно он вытащил из левого кармана куртки револьвер: «Видите? Вот это мне приходится носить с собой, чтобы защищать свою жизнь». С этими словами он положил пистолет на стол. Освальд рыдал, в то время как Яцков взял пистолет, вытащил из него патроны и ссыпал их в ящик стола. После чего револьвер опять занял свое место на столе. Освальд на все эти манипуляции, казалось, не обращал никакого внимания.

В это время в кабинет зашел Нечипоренко, и все вместе они объяснили Освальду, что могут принять от него заполненные визовые анкеты и отослать их в Москву (Освальд, кстати, анкет заполнять не стал). Но здесь визу ему никто не выдаст. Освальд просил тогда хотя бы замолвить за него словечко в кубинском посольстве, на что получил ответ, что Куба является суверенной страной и сама решает, кому выдавать разрешение на въезд. Освальд, уже заметно успокаиваясь, критиковал советское посольство в Вашингтоне, которое относится к нему и его жене бездушно и бюрократически. Он опять повторял, что за ним следят: «Если они не оставят меня в покое, то я буду защищаться». Но советские дипломаты встали, давая понять, что добавить им к сказанному нечего. Они вручили Освальду револьвер и патроны. Посетитель ушел, а дипломаты отправили телеграмму в Москву с просьбой ориентировать их относительно рассмотрения просьбы Ли Харви Освальда.

Между тем в советской столице уже полгода изучали ходатайство Марины о возвращении в СССР. 9 апреля 1963 года КГБ направил запрос в КГБ Белоруссии с просьбой высказать свою точку зрения. Оттуда ответили 16 апреля. На основе перлюстрации писем Освальда и Марины к друзьям и родственникам в Минске упоминалось, что Освальд, по его словам, вернувшись из СССР, не находился в Америке под постоянным наблюдением, однако два агента ФБР заходили к нему домой и задавали «глупые вопросы». Из писем Марины было видно, что ей в Америке нравилось, но энтузиазма от американского образа жизни она не испытывала. Супружескую жизнь Освальдов в Минске белорусский КГБ характеризовал как напряженную из-за вспыльчивости обоих супругов. В целом КГБ Белоруссии не видел причин, препятствующих возвращению Марины в СССР, хотя отмечал, что информацией о поведении Освальда в Америке белорусские чекисты не располагают.

Летом 1963 года КГБ запросил коллег в Ленинграде (Марина указывала, что хотела бы жить именно там). Пришел ответ, что отчим возражает, считая падчерицу женщиной легкого поведения, которая только и мечтала выйти замуж за иностранца и уехать за границу. Ни разведка, ни контрразведка КГБ никакого интереса в возвращении Освальда не видели. Таким образом, негативное мнение в Москве уже сформировалось, когда пришла телеграмма из Мехико о визите Освальда в тамошнее советское посольство. Опять на всякий случай был послан запрос в белорусский КГБ и оттуда опять пришел положительный ответ (указывалось, в частности, что возвращение Освальдов можно было бы обыграть в пропагандистских целях). Но к тому времени, когда ответил Минск (21 октября 1963 года), КГБ уже передал в МИД СССР свое негативное отношение к возвращению семьи Освальдов в Советский Союз, базируясь на мнении ленинградских коллег.

Ли Харви Освальд ничего не знал об этом, но ему и так было достаточно того сокрушительного поражения, которое он потерпел от бюрократической машины. Ведь до сих пор он добивался того, чего хотел. В понедельник 30 сентября он опять позвонил в советское посольство, спросив, есть ли какие-либо новости о рассмотрении его дела в Вашингтоне. Новостей не было, и Освальду не оставалось ничего другого, как собираться в обратный путь.

В Мехико не сохранилось свидетелей, которые смогли бы рассказать, что Освальд делал в свободное от борьбы с бюрократами время. Ел он в дешевых закусочных (40 — 48 центов за обед). Официантов удивляло, что он отказывался от десерта и кофе, видимо, не понимая, что их стоимость включена в комплексный обед. Судя по сохранившемуся плану Мехико с отметками Освальда, он ходил по паркам, музеям и кинотеатрам (где показывали фильмы с английскими субтитрами). Он рассказывал Марине, что даже был на корриде.

Но Освальд, видимо, и не подозревал, каким странным выглядел его визит в Мехико в изложении тамошней резидентуры ЦРУ. Причем сфабрикованные американской разведкой легенды на сей счет всплывали даже и после смерти их главного героя.

Начнем с того, что техники ЦРУ записали странный телефонный разговор, который якобы состоялся между Сильвией Дуран (точнее, женщиной, говорившей по-английски и «опознанной» сотрудниками резидентуры ЦРУ в Мехико позднее как Сильвия Дуран), сидевшим у нее в офисе Освальдом и советским посольством в субботу в 11 часов 51 минуту. Разговор был более чем странный.

Дуран. У меня тут американец, который говорит, что был в русском консульстве.

Русское посольство. Подождите минуту.

Слышно, как Дуран говорит с кем-то в своем офисе по-английски.

Дуран. Он говорит, ждите. Вы говорите по-русски?

Освальд. Да.

Дуран. А почему бы вам не поговорить с ним самому?

Освальд. Я не знаю.

Далее Освальд говорит с русскими на плохом, едва понятном русском языке.

Освальд. Я был в вашем посольстве и говорил с вашим консулом.

Русское посольство. Чего же еще вы хотите?

Освальд. Я только что был в вашем посольстве, и они взяли мой адрес.

Русское посольство. Я это знаю.

Освальд. Но я тогда его не знал. Я пошел в кубинское посольство узнать у них мой адрес, потому что у них он есть.

Русское посольство. Почему бы вам не прийти и не оставить его у нас? Мы ведь недалеко.

Освальд. Хорошо, я иду к вам немедленно.

После убийства Кеннеди Дуран арестовала мексиканская полиция и с санкции американцев подвергла ее пыткам. Но Дуран утверждала, что Освальда не было в кубинском посольстве в субботу. Сам разговор смахивает на бред: Освальд якобы не знает собственного адреса, а кубинцы знают. Похоже, что вся телефонная беседа была сфабрикована ЦРУ с одной целью: создать иллюзию более тесного контакта Освальда с русскими и кубинцами, которым он оставил свой адрес в США.

В пользу этой версии косвенно свидетельствует и то, что ЦРУ провело подобную операцию не далее как в июле того же 1963 года. Тогда в кубинское посольство в Мехико позвонил техасец Элдон Хенсен, который за деньги предлагал свои услуги в помощи Кубе на территории США. Разговор его был записан ЦРУ и потом этому техасцу позвонил сотрудник резидентуры. Он представился кубинским дипломатом и предложил обсудить все вопросы в ресторане. Американец клюнул на эту удочку. Беседу наблюдал еще один сотрудник ЦРУ. Хенсену обещали, что с ним свяжутся позднее и просили ни в коем случае не звонить больше в кубинское посольство, так как «это слишком опасно».