Я провела эту ночь, сидя у окна и глядя в небо, усыпанное звездами. До утра я увлеченно строила планы возрождения Леланоса.

На следующий день, когда я, ни от кого не прячась, шла по зеленым улицам к круглому прозрачному зданию, я продолжала размышлять о том, как лучше организовать в городе управление, как готовить и отбирать людей и назначать их на должности.

С этими мыслями я поднялась на плоскую крышу, но там никого не было. Тафта не явился на встречу в назначенное время. Я не придала этому большого значения. Я была поглощена раздумьями о судьбе Леланоса. В свое время Родия говорила, что одной из причин его гибели будет злоупотребление деньгами. Что ж, это легко исправить! Нужно лишь заставить людей соблюдать закон… при необходимости можно применить силу… Здесь может помочь Тафта со своими войсками… расширение полномочий Проверочной Комиссии… может быть, нужно ввести Тафту в состав Комиссии…

В тот день Тафта не появился вообще. Я чувствовала себя так, словно меня обокрали. Я вновь принялась горевать о Леланосе, Леланосе, который остался без моего мудрого и милосердного руководства. Я ждала Тафту, пока небо Роанды не потемнело и не стало синим. Я смотрела на фигурки людей внизу, и мне казалось, что я беру их под свою защиту, обещая им вечную безопасность и благополучие.

Нельзя сказать, что я горжусь этим, но мой долг — написать об этом.

К концу дня я была не в лучшем расположении духа. Я считала, что Тафта подвел меня, и думала о нем как о провинившемся слуге. В ту ночь я была как в тумане. Я смотрела на звезды, но их вид не находил отклика в моей душе. Где-то в глубине моего сознания, на грани звука и тишины, я слышала предостерегающий шепот: «Сирианка, сирианка, сирианка…» Я встряхивала головой, словно зверь, в уши которого попала вода. «Сирианка, сирианка, — эти слова преследовали меня как наваждение, — будь осторожна, будь осторожна, будь осторожна…»

На следующий день я отправилась на свой наблюдательный пункт позднее и сделала это с расчетом. Когда я пришла, Тафта был уже там и при моем появлении почтительно поклонился — жест, который всегда казался мне чересчур подобострастным. Он прикоснулся своими мохнатыми губами к моей руке, а затем, не меняя позы, взглянул на меня с видом победителя и обнажил белые зубы.

— Приношу свои извинения, — сказал он. — Но я трудился во имя нашего общего дела.

В этот момент мои иллюзии начали рассеиваться. Тафта стоял передо мной, воплощение уверенности и силы. Солнце согревало его бороду и кудри на голове. Его смуглая кожа, под которой бежала алая кровь, лоснилась на солнце. Я заметила, что при перегреве железы животных такого типа выделяют жирный секрет для охлаждения. Открытые участки его кожи, щеки, лоб, нос, ладони и даже уши были покрыты крохотными круглыми капельками. У этой влаги был солоноватый запах. Но что-то во мне по-прежнему говорило: это здоровье, это жизненная сила, это то, что тебе нужно!

Тафта объяснил, что не пришел из-за того, что ему пришлось привести к городу войска, которые будут охранять нас. Ему нужно было позаботиться об их безопасности и устроить солдат на ночлег. Он сказал, что зайдет за мной на следующее утро, и мы — он, я и наша охрана — вместе проследуем по улицам Леланоса в резиденцию городских властей и будем официально объявлены правителями города. По моим представлениям, все должно было происходить совсем не так. Тафта кивком указал вниз — с крыши открывался вид не только на Леланос, но и на всю равнину, — обвел рукой город и воскликнул: «Он твой, он принадлежит тебе. Вместе мы возвратим ему былую славу!» В Тафте было столько надменного самодовольства! Он торжествующе оскалил зубы и взглянул на меня с плохо скрываемым презрением, точно уже понял, что сирианку можно не принимать в расчет.

И все же, когда я смотрела на Леланос, у меня кружилась голова. Ощущая неразрывные узы, которые связывали меня с этим городом, я мысленно клялась: «Я не дам тебя в обиду. Я буду охранять тебя. Я возьму тебя под свою защиту». И предостерегающий шепот: «сирианка, сирианка, сирианка» превращался в неслышный шелест и затихал вдали.

Тафта еще раз поцеловал мою руку, и мы спустились вниз — я первая, он за мною следом. Я отправилась домой, но теперь меня одолевали сомнения.

Кто предупредил жрецов, когда я прибуду в Гракконкранпатл? Родия не могла, хотя и знала, что это должно случиться.

Почему этот галантный головорез появился в Леланосе лишь после смерти Родии? И с чего это вдруг Шаммат решила посвятить себя возрождению культуры и порядка? Ведь еще недавно я видела, как ее слуга вместе с мракобесами-жрецами выполняет работу, которая куда больше подобала его натуре.

Как это могло случиться?.. Мне казалось, что внутри меня борются две силы. Я не желала прислушиваться к предостережениям, которые раздавались из глубин моей души, и не желала вспоминать про Канопус. Всем своим нынешним существом, которое пробудила к жизни Шаммат, я хотела править этим городом и преодолеть свое внутреннее бессилие, поступая так, как поступал Канопус. Я представляла, как передам возрожденный Леланос на попечение Проверочной Комиссии, а потом отыщу другие племена, возможно потомков ломби или участников более поздних экспериментов, и, как Родия, создам прекрасную и совершенную цивилизацию, опираясь на свой многолетний опыт и знания, которые она мне дала.

На следующее утро я спокойно ждала Тафту, мысленно перебирая официальные формальности предстоящего дня и строя планы на будущее. Когда вошедший Тафта увидел меня в будничной одежде Леланоса, он, не задавая вопросов, накинул мне на плечи меховую накидку — она пахла убитыми животными, которые поплатились жизнью за свои шкуры, — и подтолкнул меня к двери, положив мне на спину свою ладонь, чтобы я не могла ускользнуть. Он торжествующе ухмылялся, не скрывая своей радости… Снаружи толпились солдаты Шаммат, самые отвратительные и грубые создания, каких только можно вообразить. Когда мы вышли из дома, заиграла громкая музыка, от которой у меня сразу разболелась голова, и мы зашагали по зеленым тенистым улицам Леланоса.

Я лихорадочно обдумывала возможности побега. От потрясения ко мне вернулся здравый смысл. Позади меня с песней — если эту какофонию можно было назвать песней — маршировали войска Шаммат. Рядом со мной вышагивал довольный Тафта. Жителей, которые вышли на улицу, чтобы посмотреть на непрошеных гостей Леланоса, загоняли обратно дубинами и мечами, и за нашей спиной на дороге, истекая кровью, оставались лежать несчастные, отчаянно пытавшиеся уползти, чтобы спрятаться.

Так Амбиен Вторая, член Большой Пятерки Сирианской империи, шествовала по Леланосу в сопровождении армии Шаммат. Мы двигались к нарядному пестрому зданию — резиденции правительства Леланоса. Нам с Тафтой предстояло официально взять власть в свои руки.

Когда краткая и нелепая церемония завершилась, Тафта объявил, что он проводит меня во «дворец», а поскольку в Леланосе слыхом не слыхивали ни о каких дворцах, я сказала, что вернусь домой. В этот момент чары окончательно рассеялись, и я увидела рядом жестокого авантюриста, который не представлял, каким могучим силам он бросает вызов. Чтобы остановить меня, ему пришлось бы взять меня под стражу и тем самым расписаться в своей несостоятельности. Тафта жил, грезя о славе и величии, ему хотелось править собственным городом, заручившись поддержкой Сириуса. Он надеялся, что сможет манипулировать Сириусом, используя его в вечной битве Шаммат с Канопусом. Таким ему виделось будущее. Рассудок вернулся ко мне, и теперь, глядя в его пустые бесцветные глаза, я могла прочитать его мысли. По его горделивым и в то же время нелепым позам я видела, что, подобно жрецам Гракконкранпатла, Тафта мечтает о собственной империи. Внезапно я словно прозрела.