оба в бронежилетах. На Бейкере был еще и шлем. Сердце у Эбби дрогнуло.

Бросив быстрый взгляд на Эбби, Эстрада нахмурился. Затем повернулся к Уиллу.

– Верин, мы пришли сообщить вам, что идем на штурм.

– Что? – Эбби обмерла. – Прямо сейчас? Но у нас ведь только что наметился серьезный прорыв!

– Я знаю, – отозвался Эстрада, не сводя глаз с Уилла. – Именно поэтому мы и приняли такое решение. Ясно, что у Карлоса Рамиреса совсем мало времени. Сообщение, которое вы получили, подтвердило этот факт. Люди внутри неоднократно отказывались освободить его или допустить до него медиков, и теперь мы знаем, что они убивали и раньше. Ждать дальше – значит окончательно поставить жизнь Карлоса под угрозу.

– Я думаю, что это ошибочное решение, сэр, – сказал Уилл. – По статистике, при наличии достаточного времени подавляющее большинство переговоров приносит лучший результат, чем…

– Вот именно что при наличии достаточного времени, – перебил его Эстрада. – Как я уже сказал, в данном случае у нас этого времени нет. Вы что, сможете получить какие-либо результаты в течение десяти или двадцати минут?

Уилл стиснул зубы. И Эбби, и Уилл хорошо знали – в условиях нехватки времени от переговоров толку мало.

– Штурм может привести к еще большему количеству потерянных жизней, – сказал Уилл. – Бейкер говорил, что шансы обойтись без жертв крайне невелики.

– Наши шансы значительно улучшились, – ответил Бейкер. – Теперь мы знаем, где расположены камеры наблюдения.

Глава 39

– Время спать, а мы не ели…

Сэм смутно услышала эти слова сквозь пелену голода и изнеможения, сквозь постоянную тупую пульсацию в черепе. На миг и сама эта фраза, и язвительный тон показались ей совершенно неуместными. Так мог бы выразиться папа. «Время спать, а мы не ели, детки. Пойдем-ка купим пиццу». И, может, она возразила бы, что предпочла бы салат или лучше сходить в то мексиканское заведение, которое папа терпеть не мог. А теперь привередство казалось такой глупостью… Чего бы она сейчас не отдала, чтобы поесть пиццы с папой и Беном! Ее брат заказал бы «Кока-колу», потому что мама никогда не позволяла ему, особенно по вечерам, а папе было все равно. И Сэм в миллионный раз напомнила бы ему про тот эксперимент с зубом, который растворился в стакане с «Кока-колой». Эксперимент, насчет которого она даже не была уверена, действительно ли он состоялся. Кто-то сказал ей, что это всего лишь миф. Эта пицца, с которой повсюду капал сыр, была бы просто божественной на вкус. И Бен выпил бы всю колу и рыгал, а папа смеялся бы, как будто это даже отдаленно смешно, и…

Глаза у нее наполнились слезами. Уже не первый раз за последнее время, как и у остальных. Они просто всё текли и текли. Стоило ей остановиться, как начинали плакать Фиона или Рэй. Совсем тихонько всхлипывая, потому что как-то раз Фиона заплакала слишком громко, а Шляпник подошел и дал ей пощечину.

Сэм даже толком не понимала, о чем думает.

Ах да. Кто-то сказал, что время ужина давно прошло.

Шляпник.

Он проверил свой пистолет и засунул его за пояс. Затем подошел к ним и присел на корточки рядом с Фионой.

– Пойдем-ка, принцесса, – сказал он. – Покажешь мне, где тут столовка.

Фиона вздрогнула, отпрянув назад. Шляпник схватил ее за руку, рывком поднимая с пола. Она ахнула, чуть не завалившись вперед.

– Давайте я покажу, – поспешно вмешалась Сэм. – Фионе нехорошо.

Он пристально посмотрел на нее, с ничего не выражающим лицом.

– Хорошо, док. Показывай дорогу. – И, выпрямившись, повернулся к Альме, которая сидела в кресле секретаря, уставившись на картинки с камер наблюдения на экране компьютера. – Пойду принесу нам чего-нибудь пожрать. Если заметишь хоть какое-то движение, сразу дай мне знать, лады?

Она удрученно кивнула; лицо ее было бледным, волосы растрепаны. Недавно Альма уходила в кабинет директора и вернулась только через двадцать минут, с опухшими и налитыми кровью глазами. Гусеница вроде держал себя в руках. Шляпник, как ни странно, лишь все больше оживлялся, чуть ли не наслаждаясь происходящим, но Альма просто-таки трещала от напряжения.

Сэм встала, и у нее сразу закружилась голова. Она ослабела от голода. Проводила ли она когда-нибудь целый день без еды? Фиона вот была еврейкой и каждый год постилась, когда наступал Йом-Кипур. Рассказывала потом, как классно себя после этого чувствуешь, насколько это очищает. Сэм совсем не чувствовала себя очищенной – просто слабой и опустошенной.

Они вышли из комнаты, и Шляпник напрягся, оглядывая коридор. Каково им было покидать комнату, в которой они забаррикадировались? Разгуливать по незнакомому зданию, зная, что в любой момент может ворваться полиция? Нервы у него наверняка были уже на пределе.

– Столовая на втором этаже, – сказала она.

– Тогда нам придется малость прогуляться, – ответил Шляпник. Голос у него звучал ровно, чуть ли не непринужденно.

– Я тут недавно слышала, как вы говорили, что сначала даже не хотели входить в эту школу. Почему вы передумали?

Несколько секунд Шляпник хранил молчание. Затем произнес, наполовину про себя:

– Потому что это представлялось правильным шагом.

– Правильным шагом?

– Да. Войти сюда с моими друзьями, которые в случае чего прикроют мне спину. С пистолетом в кармане. Это представлялось правильным.

Сэм сглотнула. Она-то надеялась, что Шляпник пустится в очередные безумные рассуждения о всемирном заговоре, в ходе которых расскажет ей, как хотел спасти воображаемых детей от их воображаемой участи. Но надо было поддерживать разговор, узнать этого парня получше, подружиться с ним.

– А почему это представлялось правильным?

Они подошли к лестнице. Шляпник остановился, схватил ее за руку и несколько секунд прислушивался.

– Почему это тебя так волнует, док?

– Просто для поддержания разговора.

Он искоса посмотрел на нее.

– Да? И зачем это тебе? Что, хочешь узнать меня получше?

– Я тут просто подумала… Если б я это поняла, то, наверное, смогла бы помочь всем выбраться из этой ситуации целыми и невредимыми. В том числе и вам.

Шляпник стал спускаться по лестнице, все еще таща ее за собой за руку.

– Ты что, и вправду веришь, что в итоге никто не пострадает?

Сердце у нее пропустило удар.

– А разве нет? Вот потому-то Гусеница и разговаривает с копами, верно? Он ищет способ как-то со всем этим покончить.

– Гусеница думает, что полиция Нью-Йорка объявит всему миру, что мы были правы с самого начала. Что копы насквозь коррумпированы и помогали каким-то педофилам покупать маленьких детей. И тогда все примут нас как героев, которые спасли положение. – Шляпник издал хриплый смешок, который эхом разнесся по пустой лестнице. – А Альма тешит себя мыслью, что мы все-таки найдем этих детей, запертых где-нибудь в шкафу