– У него уже прежде украли один сапог, – сказал Маслов, – и он на работу ходил в двух правых сапогах. А когда шел в Симода, я ему дал свои, чтобы не срамиться перед Америкой.

– А в каких же он пошел вчера?

– Он свои старые надевал. Он мои отдал, как вернулся на шхуне.

– Кто польстился на такое отрепье!

– В двух одинаковых сапогах и вора можно найти по следу, – сказал боцман Черный. – Надо всем смотреть на следы, братцы, – где бы ни были, куда бы ни шли – глядите под ноги.

– А что адмирал?

– А вот он, вернулся, подходит на вельботе.

«Это безобразие! Безобразие! – думал Путятин, идя к себе в храм. – Лучший матрос погиб! Ягоды наелся...» И доктор подтвердил, все признаки смерти от отравления.

Лежит Вася Букреев неподалеку от дороги в деревню, в густых кустах, на лужайке, на полпути к Хэда с верфи. Шел откуда-то... Ясно, все ясно!

– Господа! – обратился адмирал к вызванным в храм офицерам. – Букреев в горах наелся ядовитой ягоды... Отец Василий около него и доктор. Но он уже... И мучался, господа, бился, сел и сидел, и пена шла изо рта, как показали видавшие его матросы и японцы. Доктор уже не мог помочь. Отец Василий прибыл, когда он скончался. Японец Ябадоо сказал сегодня мне, что Яся был обречен на это судьбой, ему суждена была смерть в Японии... Но мы-то не можем верить гадалкам, мы не богаделки! Причина не та! Дисциплина пала! Надо принимать строжайшие меры, господа! Дисциплина! Наказывать, но беречь людей! В лесах тут много неизвестных нам растений. Я сам видел ядовитейший сумах. Не сметь пускать людей в лес без местных проводников!

– Господа, мне сказали, что Букреев лежит мертвый и у него сапоги украли, – громко произнес полковник Лосев, входя в помещение. Он только что прибыл с другой стороны бухты.

– Тихо... тихо...

– Уже все известно.

Маточкин и Селезнев принесли на носилках прикрытое тело во двор храма. Их сопровождал матросский патруль.

– Я еще застал его живым, – рассказывал в этот день Маточкин в казарме. – Он все говорил про сапоги и беспокоился. Он, видно, шел от своей и сказал мне, что сапоги не стал надевать, тепло и он шел горой по солнышку разувшись, а сапоги связал веревочкой и перекинул через плечо, как переметную суму. Его схватило, он упал, потом набрался силы, поднялся, а сапог уже не было. Он помирать не хотел, не отыскавши сапоги, и все кругом смотрел, но сапог нигде не было. Мы подошли – он просил Токарева и Федотова, мы все обыскали и не нашли. Кто-то взял.

– Кто мог?

– Наверно, за ним шел кто-то, следил.

– У них шпионы честные, они вещей зря не украдут. Только если по делу!

– Значит, кому-то понадобилось, и взял!

Букреева всем жаль; его кончина пугала. Природа тут чужая, неизвестная, повсюду могут оказаться ядовитые растения. При этом странным казалось дело с пропажей сапог.

– И как он мог отравиться?

– Он сам сказал, что ел ягоду, а она ядовитая. Японцы подтвердили, что эту ягоду нельзя есть, у них знают все.

– Как же она его не уберегла! – воскликнул Берзинь.

– А вот мы все ждали лета!

На ступеньках казармы в задумчивости сидел Иосида.

– Это не ты ли, сволочь, подстроил? – выходя, сказал Маточкин.

– Нет, я говорил не есть этой ягоды. А он не верил.

Через день, под звуки духового оркестра, игравшего «Не бил барабан среди мутных полков», морские гренадеры внесли гроб Букреева во двор храма Хосенди.

Адмирал, офицеры у самой могилы. Шестьсот матросов выстроились во дворе и на улице. После чтения отца Василия вскинуты ружья и грянули залпы. Вася Букреев, на морских ремнях, навеки опускался в чужую землю.

Его могила справа от ворот, когда входишь во двор с улицы. Тут же корявое дерево сарубэри с белой скользкой корой, по которой, как Ябадоо рассказывал Васе и его товарищам в первый день приезда матросов в деревню, даже обезьяна не может влезть. Сейчас дерево в цвету. На могиле поставили крест. Строй моряков во главе с адмиралом в молчании отдавал последний долг. Дочь Пьющего Воду зажгла над свежим холмом душистые палочки.

– Яся... Яся... – шептали, подходя и кланяясь, жители Хэда.

...С тех пор кустарник, на котором вырастают ягоды, погубившие матроса Букреева, в деревне Хэда называют «Яся-короси», что означает: «Смерть Яся».

– Сашка, ты уснул?

Из-за бумажной перегородки никто не отзывался.

– Храпит!

Юнкера Лазарев и Корнилов вышли на террасу. Ветра нет. Священник на днях объяснял, что у богатых и знатных террасы строятся на втором этаже так, что луна видна всю ночь, всегда можно наблюдать ее прохождение и любоваться. Отец Василий водит дружбу с бонзами и добывает подобные сведения.

Капитан приказал завтра с утра идти в чертежную. Подробно все покажет унтер-офицер Григорьев. Офицерам некогда, заняты подготовкой команды к отплытию, ремонтом шхуны и в командировках.

– О боже, боже! Капитан все боится, что мы бездельничаем! Как будто сам в нашем возрасте не жуировал!

резким голосом запевает Корнилов.

– Господа, не вовремя! – сказал через открытое окно Елкин, занимавшийся за большим столом.

– «Что толку в э...» – запел через некоторое время юнкер Лазарев.

– «Что толку в этакой безделке», – подхватил юнкер Урусов, выходя с заспанным лицом.

Вечерело. Через двор кто-то шел. Из-за клумб с высокими кустистыми цветами адисая появился старший офицер Мусин-Пушкин и поднялся по плахам ступеней. Юнкера встали. Пушкин очистил метелкой пыль с сапог.

От юнкеров пахло сакэ. Что мне делать с этими лодырями? Пушкин сделал вид, что ничего не замечает, и ушел в дом. Юнкера прошли за ним, чтобы на виду у него разойтись по каютам.

– Вы говели, господа? – спросил их Пушкин.

– Да, говели. И причащались.

– Играли сегодня?

– Да, как всегда, после занятий – в «масло».

– Потом спевались, – сказал Лазарев. – Как только пройдет пасха, будем разучивать с людьми «Бородино».

В свободное время юнкера стравливают петухов, для этого подаренных им дочерью господина Ота, или играют в «масло». Старик, служивший при храме за небольшую плату, мог исполнить любое поручение.

Капитан придумывал для юнкеров обязанности, приказывал заниматься строем с молодыми матросами, в положенные часы ходить в Хосенди, где офицеры обучали их математике, навигации и другим предметам, посещать лагерную церковь и простаивать все обедни, вечерни и всенощные. Хорошо, что французский можно не учить, избегаем говорить по-французски из-за войны, английским занимаемся, но называем американским. И вот, еще не хватало, в распоряжение Григорьева!