Отец был человеком с юмором, даже в непростых ситуациях. Вот как об этом вспоминает Ирина Константиновна: «Когда он чувствовал, что человек его не понимает, входил в кураж. Как-то ему позвонили из одного журнала, кажется из “Огонька”, и спросили: “А где вы снимаете “Тихий Дон”?” – “На Миссисипи”. – “А кто будет играть Григория?” – “Ричард Бартон”». А Бартон к тому времени уже давно умер.

Однажды в квартире Бондарчуков раздался звонок. Ирина Константиновна открыла. На пороге стояла скромно одетая пожилая женщина.

– Можно мне увидеть Сергея Фёдоровича? – робко спросила она. – Я его давнишняя знакомая из Ейска… – Женщина ещё не закончила говорить, как раздался радостный возглас Сергея Фёдоровича.

– Валюха! Валюха – это ты?

Он схватил женщину за руку и уволок её в свой кабинет. Да, это была она, та самая Валентина Даниленко, с которой они проживали в одном доме в Ейске. Она привезла ему тараньку, он стал её угощать иностранными чаями и жаловаться на своё здоровье. Валентина, как и задумала в юности, стала врачом. Помянули сестру Сергея Фёдоровича – Тамару.

– Мы с Ириной были на её похоронах, – как бы оправдываясь перед самим собой, рассказывал Валентине Сергей Фёдорович. – Тамара ушла из жизни 30 апреля 1987 года.

– А что с ней было? – поинтересовалась Валентина. – Ведь она тебя младше?

– Да, ушла в 60 лет. Инсульт, на фоне гипертонии. Остались её дети: Татьяна и Сергей…

– Я тоже очень плохо себя чувствую, – снова пожаловался Сергей Фёдорович…»

Эту историю рассказал мне сын Валентины Даниленко. В память о первой любви его мамы он выкупил дом в Ейске, где они жили в юности и создавали театр имени Христофора Колумба. Совсем недавно и он ушёл из жизни…

Сколько людей подошло ко мне за последние годы! «Я участвовал в съёмках “Войны и мира” под Смоленском!» «Я ещё девочкой бегала на съёмках пожара в Теряево». «Помню его гуляющим по Летнему саду в костюме Пьера!» И не удивительно: ведь Сергей Фёдорович был создателем гигантских массовых сцен. И память о нём для людей драгоценна – ведь они были участниками исторического действа! Он сохранил этих людей в истории. Отец считал, что художник не становится художником, если его не волнует история. Если он не знает её, не любит, не копается хоть в каком-нибудь уголке истории своей страны, не помнит рода своего, то он, скорее всего, воинствующий мещанин и жизнь его пуста. Сергей Фёдорович воспринимал историю как «движение человечества во времени». Мне кажется, для понимания истории своего Отечества он сделал не меньше крупных учёных-историков. Когда он пишет: «Смею надеяться, что по двум фильмам – “Война и мир” и “Ватерлоо” – можно изучать эпоху наполеоновских войн и участие в них России», – он прав. Не сомневаюсь, что и к его «Красным колоколам» обязательно вернутся. Это совершенно недооценённая картина.

Когда спрашивают, как я отношусь к Ирине Константиновне Скобцевой, я всегда подчёркиваю, что она мама моих сестры и брата, и этим всё сказано. Мы вместе с ней вручали премию имени Сергея Фёдоровича Бондарчука на фестивале «Золотой Витязь». Она приглашала меня и моих детей к себе домой, она видела наше сближение с Алёной и Фёдором, особенно после ухода отца из жизни. Я чувствую, что она понимает, что дети и внуки Сергея Фёдоровича должны быть вместе в этой сложной жизни. Я счастлива, что у меня были моменты истинного контакта с отцом, которым ничто не помешало: ни драма детства, ни невероятная его занятость. Даже между родными людьми иногда возникает напряжение, не сразу подбирается тон разговора… А мы – как будто вечно существовали вместе и не было этого разрыва… Однажды у отца на даче мы пошли на огород – крепок в нём был дух земледельца: ну, думаю, сейчас покажет свои огурцы, а он подводит меня к бамбуку, привезённому из Японии. «Сейчас ты услышишь звук». Мы долго стояли, ждали, пока бамбук наполнится водой, и вдруг раздаётся: «Бу-у-ум», а потом что-то похожее на хлопόк. Он прошептал: «Ты слышала?» – «Да-а-а… – так же шёпотом ответила я. – Что это было?..» – «В душе художника никогда ничего не родится от криков толпы. Он должен быть внимателен к любому, даже самому мимолётному изменению вокруг себя: секунду назад не было этого звука, но он прозвучал, и что-то изменилось в мире. Японцы в эти изменения тысячелетиями вслушиваются и вглядываются, поэтому у них такая великая, древняя культура. Учись наблюдать за миром – и душа наполнится бессмертием…»

Мир художника… Отец замечательно рисовал. Но никогда не выставлял свои полотна, потому что вершиной в живописи для него был Леонардо да Винчи. Где Леонардо и где Бондарчук? – считал он. Но в нём поистине кипела увлечённость миром художника, например, тем, как гений постигает, что есть краска. Он накладывал краску осторожно, пристально вглядываясь в объект, который писал. Работал он в основном маслом. Однажды я приехала к нему на дачу в Барвиху. Он был с мольбертом в руках и работал над удивительной картиной. Объект, который он писал, я могла рассмотреть. Это был кусок древесины без корней, часть ствола вишни, но самым удивительным было то, что от обрубленного ствола шла ветка и она… цвела! Картина была пронзительно печальна.

«Давно… замыслил я побег в обитель дальнюю трудов и чистых нег». Это уже о той черте, которую не видишь, но видит дорогой, близкий человек, тяжело заболевший и знающий, что дни его сочтены. За полгода до ухода отца я была предупреждена. Я не знала, что он смертельно болен, но он вдруг мне приснился, пришёл в мой сон, чтобы попрощаться. Я рыдаю, обнимаю его и понимаю, что больше мы с ним в реальности не увидимся. Кто нас предупреждает? Как? Сущность родных людей, она всегда знает, что происходит. Тем более если родные люди любят друг друга. Я очень любила отца. И люблю его…

Прощание

В этом мире годы и десятилетия бесконечной волной будет жить то, что сделал этот человек.

Никита Михалков

20 октября 1994 года умер мой отец, Сергей Фёдорович Бондарчук. Хоронили его 24 октября на Новодевичьем кладбище. Литургия в церкви на улице Неждановой послужила актом Всепрощения и Любви. Все, кто приходил попрощаться с отцом, были искренни в нашем общем горе. Известие о смерти отца я получила в Киеве: позвонила сестра Алёна Бондарчук и, рыдая, сообщила о случившемся. С помощью моих украинских друзей мне удалось собрать почитателей и друзей отца, среди которых был режиссёр Мащенко, и провести в одном из храмов литургию. Монахи из Киево-Печерской лавры собрали немного земли от святых могил, я купила рушник с образом Шевченко и вылетела в Москву… Этот рушник с любимым героем папы покрывал его руки. А мой букет хризантем скоро утонул под грудой принесённых людьми цветов. Появилась вдова Ирина Константиновна Скобцева, моя сестра Алёна. Мы обнялись. Вскоре пришёл и Фёдор Бондарчук, стал на колени у гроба, ему было плохо. Началась Божественная литургия. Рядом с Алёной стоял её сын Константин. Мальчик необыкновенно красив, с тонким лицом, обрамлённым легкими кудрявыми светло-русыми волосами. Он испуганно смотрел на Сергея Фёдоровича в гробу: его трудно было узнать, так съела его болезнь.

– Почему дедушка… такой? – тихо спросил у Алёны Костя.