Миша-то хотел с Олюшкой поехать, только она не разрешила. Сказала, что ничего хорошего из этого не получится. Как-нибудь, мол, в другой раз. Когда отец поправится. Мишенька и рассердился. Стал кричать, что эта поездка надуманная, просто повод, чтобы от него избавиться. Она его тихо так попросила не оскорблять ее подозрениями, а он уже раскипятился, остановиться не мог. Словом, сам виноват, что так получилось. Оля даже не стала чемодан брать. Поплакала у меня на плече, покидала кое-что в маленькую сумочку и ушла. Только со мной попрощалась.

Миша потом долго бегал по комнате, а я все его ругала. Ведь не прав был. Сначала-то огрызался, а потом понесся на вокзал. Только опоздал. Выбежал на перрон, а поезд ему хвост показал. Вот так… Посветила солнышком, погрела и пропала. Мы все звонка от нее ждали или письма. Не дождались. Миша весь извелся, почернел, но в Ленинград за ней не поехал. Сказал: захочет – вернется. А сам ждал. Ох, как ждал! Да и я по ней скучала. Всю жизнь о дочери мечтала – Бог не дал. Вот и радовалась, что хоть таким образом дочь обрела. И она ко мне тянулась. Не пойму… Ну Миша ее обидел, а я в чем виновата? Хоть бы весточку мне какую послала. – Анна Кузьминична смахнула слезы. – Я уж думала, может, и в живых ее нет? Да только через какое-то время Мише пришло письмо из ЗАГСа. Я потом узнала, что Оля на развод подала. Сына тогда домой пьяного на машине привезли. Два дня в себя приходил, а потом все Олюшкины фотографии пожег и запретил мне даже имя ее упоминать. А эту фотографию, – Анна Кузьминична бережно присоединила ее к другим, – я утаила. Долго потом с ней говорила. Достану и ругаю ее потихоньку – что ж ты, моя ласточка, нас оставила…

Ну а это уже фотографии с Мишиной работы. Это он с друзьями на рыбалке. Охоту не любил, а вот на рыбалку часто ездил. Если время свободное было. Работал много. Дачу отстроил, квартиру сменил. Только она мне не нравилась. Комнат много, а мне тесно. По своей однокомнатной скучала. Все в ней уживались, тесно не было. Вслух-то, конечно, этого не говорила, чтобы сына не расстраивать. Вы знаете, мне кажется, он все это приобретал только потому, что надеялся – Ольга когда-нибудь вернется. Наверное, хотел показать, что зря она его бросила. Да только ей этого не нужно было. Она, как котенок, любви и защиты искала…

А потом у Миши Оксана появилась. Они еще в институте дружили. Хорошая женщина. Только на вид строгой кажется. Мамой меня сразу называть стала. Как и Олюшка. К тому времени я уже и надеяться перестала, что Мишук еще раз женится. Как-то быстро у них все получилось. Сначала ездили без конца друг к другу, а потом и поженились. Конечно, Миша уже прежнее ребячество растерял, Оксану на руках не носил. Может, и к лучшему. Жили они спокойно, не ссорились. И он никогда себе не позволял ревновать ее так, как ревновал Олюшку. Перегорел, остепенился. Бывало, приеду к ним – он уже в Москву перебрался, – послушаю их разговоры, и в сон тянет. Я этих их слов не понимаю. Сижу и зеваю. А они надо мной смеются… Ксюшенька со мной много возилась. Все по врачам таскала. В моем возрасте болезней хватает. Один диабет чего стоит. От него и давление скачет, и почки побаливают. Одной уже страшно оставаться. Ну да что Бог даст. Попросила у мужа прощения на могилке и вот приехала. Здесь и Мишенька рядом.

Анна Кузьминична заплакала. Наташка следом, я усиленно сдерживала слезы – кому-то надо держаться.

Минут пять все хлюпали носами. Первой пришла в себя Анна Кузьминична:

– Спасибо вам, девочки, за сочувствие. Иногда так тяжело, а поплакать и не с кем.

Эта фраза придала Наташке сил, и она почти взвыла от сопричастности к чужому горю. Пришлось бежать за водой и успокаивать подругу напоминанием, что семья ее проклянет, если она сойдет на нет от слез.

– А знаете, – продолжила ставшая уже почти родной тетя Аня, – есть старая примета. Я в них, конечно, не очень верю, но ведь совпало все как по писаному. Олюшка, когда замуж за Мишу выходила, фамилию его не взяла, свою оставила. Я еще подивилась – ну чем Курганова хуже Решетниковой. Но только она наотрез отказалась менять фамилию. Причину не объясняла. Уж потом я сама решила – может, боялась, что мать надумает ее искать, а она фамилию сменила… Поиски затруднятся. Я ей еще тогда сказала – глупенькая, если она тебя столько лет не искала, зачем же ты ей сейчас-то нужна? А она так серьезно отвечает: а вдруг, мол, она заболеет или ей еще какая-нибудь помощь понадобится…. Соседка после Мишиной свадьбы все талдычила, что жена должна носить фамилию мужа, иначе добра в семейной жизни не жди. Я тогда не поверила. А потом вот Миша на Оксане женился. Она тоже фамилию не сменила. Сын-то к этому спокойно отнесся, объяснил, что в деловых кругах жену под ее девичьей фамилией знают и менять ей ни к чему. Я тогда слова соседки вспомнила. Права она оказалась. Вот и нет больше Мишеньки. И Кургановых тоже нет. Я последняя…

С замиранием сердца я ждала нового всплеска рыданий – у самой предательски пощипывало глаза. Но тетя Аня только тяжело вздохнула, а Наталья шумно высморкалась.

– На сегодня хватит, – решительно сказала она. – Пришли, что называется, помочь человеку освоиться после переезда и первым делом довели до слез.

Из другой комнаты донеслась трель телефонного звонка, мы с Натальей одновременно воскликнули: «Оксана!» Тетя Аня вскочила и засеменила к телефону, мы – за ней.

– Да, Ксюшенька, деточка. Все в порядке, все хорошо… Что делаем? Да веселимся тут вовсю. Смеемся… Ну и хорошо. Я тебе картошечки сварю. Ну, жду тебя. – Тетя Аня положила трубку. – Минут через сорок будет.

Я посмотрела на часы. Пожалуй, не стоит ее дожидаться, мне к приходу семьи обязательно нужно быть дома. С жареной картошкой наготове.

– Тетя Аня, я не смогу дождаться Оксану. Мне срочно нужно домой. – Раскаяния в моем голосе было больше, чем нервозности. – А с вами Наташа останется, – добавила я, стараясь не смотреть на подругу. – Я Оксане позднее позвоню. Хорошо?

– Да не беспокойся, Ирочка. Конечно, поезжайте. Наташенька тоже может ехать. Я уже пообвыклась. Сейчас вот делом займусь – Ксюше ужин приготовлю. И спать пораньше лягу. Спасибо вам за то, что приехали. Выпадет свободная минутка, приезжайте еще.

Наташка выскочила в коридор быстрее меня. В лифт влетела тоже с опережением на доли секунды. Точно так же вылетела. Наперегонки мы понеслись к автобусной остановке. Водитель не иначе как загляделся на наш парный забег, поэтому и повременил с отъездом. Победила Наташка. Опять с опережением на одну-две секунды. Зато я одним прыжком преодолела расстояние с земли до второй ступеньки. Могла бы и выше, но там повисла на поручнях Наташка.

– Извини, – задыхаясь, прохрипела я. – Почти подставила тебя. Но ведь тетя Аня сама предложила тебе покинуть помещение… Просто у меня на ужин спецзаказ – жареная картошка. Не хочу скандала. Мне надо следствие закончить.

Успевшая немного прийти в себя подруга извинений не приняла, сославшись на то, что лично ее устроит вариант, при котором из дома выгонят меня, а не ее. Ей и так жить негде, меня же, на худой конец, любимая свекровь пригреет, да еще и Димку приструнит.

– Если хочешь, я сейчас же позвоню свекрови. Тебя она тоже пригреет. Только дай слово, что не будешь учить ее жить.