Судя по этому выражению, он уже вполне готов стать охранником, командиром взвода военизированной охраны. Вохры.

– Хотел познакомиться с вашей девушкой, – сказал я. – И не хамите, курсант, почему на «ты»? – я намного старше вас!

– Сережа, пойдем! – негромко просила девушка – чтобы не привлекать внимания посторонних, хотя несколько любопытных уже глазели на соблазнительную сцену.

– Познакомиться? – переспросил курсант. – А со мной ты не хочешь познакомиться?

– Если честно – никакого желания. Не люблю вохровцев.

– Сережа! – вскрикнула девушка, понимая, какое оскорбление я ему нанес и что за этим может последовать.

Но Сережа был уже слишком близко от меня. Драться он умел – я видел это по его позе, по тому, в какое положение он привел для боя кулаки и туловище, как поставил ноги.

– Проси прощения, – сказал он, прекрасно понимая, что я прощения просить не буду, и, значит, можно будет начать схватку – вернее, не схватку, а просто отвесить шпаку полевому несколько нравоучительных плюх на добрую память.

«Ввяжешься в долгий драка – будет неизвестно, – говаривал мне тренер Расул. – Старайся один удар. Первый твой один удар. Но сразу. Или неизвестно».

– А в чем дело? – спросил я, испуганно виляя глазами.

Сережа чуть расслабился, завидев такую трусость, и тут я произвел то, что называют свингом. Сила удара, вес моего тела, посланного вперед спружинившими ногами, – и Сережа, отлетев на пару метров, пал без чувств-с.

– Телефон – или я его добью, – сказал я девушке.

Она еле слышно назвала номер телефона – и только после этого завизжала, весьма, к сожалению, некрасиво кривя при этом рот:

– Бандит! Сволочь! Милиция! Сережа!

Сережа зашевелился. Значит, жив.

И я отправился восвояси.

Итак, выбор сделан. И пусть она окажется не такой уж порядочной девушкой, как мне показалось, и не из хорошей семьи, и ума не палата, и характер – не сахар, пусть – дура с претензиями и ничего не имеющая за душой, кроме понимания о своей красоте и стремления использовать эту красоту в целях создания образцового домашнего очага, пусть – это теперь неважно. Она будет иметь дело со мной – и скоро сама удивится, насколько изменилась, удивится, благодаря меня за происшедшие в ней изменения.

Это, конечно, не любовь с первого взгляда. Это именно выбор с первого взгляда (впрочем, если быть пунктуальным – после первого взгляда), когда я шестым каким-то чувством понял: она мне нужна, и никто другой.

Но я все же проверил себя. Я еще неделю бродил по улицам, видел девушек не менее стройных и не менее красивых и даже некоторых с печатью интеллекта на челе – и убедился, что ошибки нет, другой вариант меня не устроит.

Тогда я позвонил ей. Я позвонил ей в два часа ночи. Вряд ли она живет одна, скорее всего, с родителями. Если она захочет бросить трубку, я позвоню еще раз. И, чтобы не беспокоить родителей, она согласится меня выслушать. Застигнутая врасплох, спросонья, не имеющая никакого желания говорить. Но говорить буду я. А за окном ночь – и всё иначе, чем днем.

Если же к телефону подойдут родители… Но это вряд ли. В доме, где живет молодая красавица, к телефону подходит только она. «Возьми трубку, – ворчит мать. – Все равно тебя».

Она взяла трубку. Сонный голос. Я начал говорить, она бросила трубку. Я позвонил еще раз. Шепотом она возмущенно потребовала оставить ее в покое.

– Это уже невозможно, – сказал я.

– Вы хам.

– Нет. Всего неделю назад я хотел покончить с собой. Теперь – не хочу. После того, как увидел вас. (Я понимал, что эти слова – из мыльной многосерийной телеоперы, но даже умнейшая женщина всегда заинтересуется тем, кто хочет из-за нее лишить себя жизни или, наоборот, остаться жить.)

– Вы все придумываете, – сказала она.

– Ваше право не верить.

– Вы кто, бандит? У Сергея сотрясение мозга. А он боксом занимался.

– Бокс – вредное занятие. Мозги отслаиваются от ударов, человек глупеет – катастрофически.

– Он умный, – сказала она с девчоночьей какой-то обидой, так школьница выгораживает перед мамой повесу-одноклассника, с которым дружит.

– Не сомневаюсь, другого вы бы и не выбрали, – продолжил я арию из мыльной оперы. – Но он собирался меня ударить, вы же не станете отрицать. Поэтому у меня не было иного выбора, хотя терпеть не могу драться. Я не бандит. Если угодно, я закончил университет и почти защитил кандидатскую диссертацию. Но это неважно. И то, что мне тридцать семь лет и что меня зовут тоже Сергей, как вашего дружка, тоже неважно. Важно одно: я захотел жить.

– Ну и слава Богу. Я-то при чем? Встречаться я с вами не буду, не хочу.

– Вы с этим Сергеем собираетесь пожениться этой осенью, – сказал я.

– Не ваше, извините, дело.

Ответ, вернее, тон ответа меня обнадежил. Было в нем легкое раздражение – не по отношению к моему праздному любопытству, а раздражение уже привычное. Все родственники, соседи и знакомые давно их уже сосватали и обженили. Положим, так оно и есть, свадьба намечена на осень – но отстаньте со своими дурацкими улыбками и предварительными поздравлениями. Почему вы так уверены? Слишком уж примитивно: погуляли – поженились. А может, я еще и передумаю? Я, конечно, не передумаю – но вдруг? Поэтому отстаньте, отстаньте, отстаньте. И его слова: «Вот когда мы поженимся…» – тоже почему-то вызывают странные приступы раздражения. «Да, поженимся, но зачем об этом постоянно говорить?» – «А почему нет?» – удивляется он. «Извини, – говорит она. – У меня сегодня просто плохое настроение».

– Я вовсе не добиваюсь знакомства с вами, и ваш Сергей мне очень симпатичен. Мне очень жаль, что так получилось. Но известно ли вам, что это такое, – начал я новую арию, – когда некому рассказать о себе? Когда человек совсем один?

– По вашему виду не скажешь, что вы один.

– Это какой же вид?

– Ну…

Она поняла, что сказала что-то не то, что-то лишнее. Сейчас рассердится на себя, поспешит закончить разговор. Не успеет!

– У меня никого нет, – сказал я. – И вот представьте, я вижу человека, вижу всего час или полтора – я же был в кинотеатре, – и мне все равно, с кем этот человек, я понимаю только одно – именно этому человеку я готов все о себе рассказать.

ЧЕЛОВЕК, именно так! – чтобы не женская ее прелесть была на первом плане. Она вряд ли этому поверит, но – и лестно, и как-то немного досадно. Лестно, что человеком считают, и досадно, что женская прелесть куда-то делась.

– Я не настаиваю, – говорил я печально. – Но мне всего нужно – минут двадцать посидеть с вами где-нибудь в скверике. Мне этого на полгода хватит. Если вам скучно слушать дурацкие исповеди, то я просто посижу и помолчу.

– Зачем? – не понимала она, прекрасно все понимая.