Неверфелл помедлила, потом снова кивнула.

– Боюсь, я не могу к нему вернуться. Я должна разузнать о своем прошлом, о том, кто я. И жить, как прежде, в сырных туннелях у меня не получится. Я выросла из них, как вырастают из старой одежды. И выросла давно. Наверное, поэтому я потихоньку сходила там с ума.

Эрствиль издал какой-то странный, слабо различимый звук, но спорить не стал. Вместо этого он заговорил о более насущных проблемах:

– Провести тебя на верхние уровни сейчас, когда повсюду шныряют следователи, будет тяжелее, чем поймать блоху. Но я постараюсь что-нибудь придумать.

Неверфелл уже поняла, что попасть в Рудники куда проще, чем выбраться отсюда. Спуститься в Нижний город можно было по любому угольному желобу или мусоропроводу. А вот взобраться по ним вверх – задача, которая по силам только Клептомансеру.

– Здесь десятки шахт, но все они предназначены для спуска. Из Рудников поднимаются только чернорабочие. И то лишь после того, как вымоют руки.

– О! – Глаза у Неверфелл широко раскрылись, когда она услышала его последние слова. – Эрствиль… Вся вода в Каверне берется из подземных рек, которые текут по Рудникам, верно? Она поступает в большие цистерны у самой поверхности и уже оттуда бежит по трубам.

– Ну да. А что?

– Каким образом вода из рек попадает в цистерны?

– В жизни не слышал идеи бредовее, – прошептал Эрствиль.

Темный извилистый туннель привел их на заставленный ящиками и бочками берег узкого канала с мутной водой. Впереди Неверфелл разглядела ворота шлюза, а за ними – реку, к которой стремился канал. Эта река была не ревущим белогривым монстром и не грязным илистым ручейком; нет, она величаво и целеустремленно несла свои чистые воды, в которых дрожали отражения диких светильников.

Чуть выше по течению Неверфелл заметила механизм, напоминавший гигантское беличье колесо. Внутри колеса размеренно шагали рабочие, приводя в движение вал, который, в свою очередь, крутил широкий ремень, спускавшийся из шахты в потолке и затем убегавший обратно. К ремню с равными промежутками крепились продолговатые ведра шириной примерно в метр. Колесо совершало оборот за оборотом, и ремень опускал ведра в реку, чтобы полными воды унести их по шахте вверх.

– Готова? – спросил Эрствиль. – Дождись, пока ударят в гонг.

Удары гонга отмечали конец одной смены и начало другой, когда надсмотрщики и рабочие отвлекались, чтобы получить карточки, отметиться в журнале и, самое главное, занять место в колесе так, чтобы механизм не выбился из ритма.

– Сейчас! – прошипел Эрствиль, грубо толкая Неверфелл в спину.

Она воспользовалась тем, что никто не смотрит в их сторону, и помчалась к берегу реки.

Клептомансер прав, думала она, пока бежала. Никто не сможет удержать тебя от поступков, которые здравомыслящему человеку и в голову не пришло бы совершать. Например, от прыжков в реку и катания в ведре по шахте, для людей не предназначенной.

Вода была до того холодной, что у Неверфелл перехватило дыхание. Одежда намокла, отяжелела и сковала движения. Неверфелл бестолково барахталась, цепляясь за берег. Когда она ухватилась за ведро, оно больно ударило ее по подбородку. Неверфелл перевалилась через край и отчаянно заколотила ногами по воздуху. Ведро неумолимо поднималось все выше и выше.

Если бы кто-нибудь поднял голову, то заметил бы перекосившееся ведро и торчащие из него ноги. Но жалобный скрип креплений никого не насторожил. У Неверфелл наконец получилось – расплескав воду, она за-бралась-таки внутрь и теперь напряженно вглядывалась в темноту шахты, гадая, что ее там ждет.

Время в ведре с ледяной водой, плывущем где-то в пустоте, тянулось невыносимо долго. Промерзшей до костей Неверфелл показалось, что прошло несколько часов, прежде чем она увидела вверху свет. Убедившись, что это не очередной светильник-ловушка, Неверфелл подобралась. Так и есть – ведро приближалось к небольшому квадратному отверстию. Возможно, у нее получится туда запрыгнуть. «Я долго поднималась и точно выбралась из Рудников», – подумала Неверфелл, разминая онемевшие от холода руки и ноги.

Отверстие было уже совсем близко. Неверфелл встала – ведро опасно закачалось – и прыгнула, чтобы мокрым кулем повалиться на пол маленькой мастерской с грубо обтесанными стенами. Два человека в рабочих комбинезонах оторопело уставились на незваную гостью. И, когда Неверфелл убрала волосы с лица, их тревога и удивление ничуть не уменьшились.

– Привет! Эм-м… простите за лужу. Я Неверфелл, дегустатор великого дворецкого. Думаю, он будет рад узнать, где я. Ой! И наверное, воду из того ведра лучше никому не пить, потому что я в нем сидела…

Поднявшаяся суматоха подхватила Неверфелл, следующие два часа она словно бы вовсе не касалась ногами земли. Рабочие мастерской не мешкая передали ее людям великого дворецкого, и те допрашивали Неверфелл о Клептомансере и его логове, пока у нее не заболела голова. Она рассказала им все, что знала о таинственном воре. Хотя во время разговора с Клептомансером Неверфелл и почувствовала, что они с ним похожи, его намерение стереть ей память глубоко ее обидело. К тому же она подозревала, что не стоит дразнить судьбу и утаивать что-то от дознавателей. Если они подумают, что Неверфелл защищает человека, которого хотел поймать сам великий дворецкий, то без колебаний передадут ее следователям. А те уж одними расспросами не ограничатся.

Когда все закончилось, Неверфелл отправили мыться, потом выдали ей свежую одежду, новый набор наперстков и тщательно осмотрели на предмет блох и вшей – мало ли чего она набралась в Нижнем городе!

Потом Неверфелл занялись врачи: сперва они наложили повязку на ее больную ногу, затем, подключив к делу парфюмеров, проверили, не успела ли она за время своего отсутствия проглотить яд или противоядие. Неверфелл снова и снова повторяла, что не съела ни крошки и не выпила ни капли с тех пор, как покинула свою комнату, – и в конце концов ей поверили. Кажется, все больше людей приходили к выводу, что врать она не умеет. Но для собственного спокойствия они все-таки заставили Неверфелл выпить горькое лекарство, от которого ее несколько раз стошнило. Неверфелл чувствовала себя слабой и несчастной, когда проверяющие наконец поставили печать на документ, удостоверяющий, что она «невредима и не представляет опасности для двора».

Но Неверфелл знала, что путешествие в Нижний город нанесло ей непоправимый вред. Да, она не успела ничего съесть или выпить, зато вдоволь наглоталась Правды, а от нее не избавиться при помощи горьких капель и горячей воды, ее не вычесать частым гребнем. Худшие подозрения Неверфелл оправдались, когда она возвратилась в квартал дегустаторов и попалась на глаза Леодоре. Та побледнела как мел.

– О нет, – прошептала она, хватая Неверфелл за руку и пристально вглядываясь в ее лицо. – Огонь и пепел! Это очень, очень плохо!

Другие дегустаторы столпились вокруг, пытаясь рассмотреть, что же так взволновало мадам Леодору. Для Неверфелл их лица слились в бесконечное розовое полотно с глазами. Она знала, что Эрствиль говорил правду. Она изменилась. То, что она видела, навсегда отпечаталось на ее лице.