– Чистая квартира, – угрюмо произнес он, глядя в пол, и вышел. У него не было времени.

Чистой оказалась и следующая, и еще одна, и еще. Уходя, Северьян тащил за собой ошметки своей репутации. Он не делал того, что от него ожидали, не был ни загадочен, ни мил. Его рвало в хозяйские унитазы. Утром все эти люди, конечно, напишут, какое он чмо, не выбирая выражений, и будут правы. Линчевать – это по их части. Как только ты перестаешь улыбаться и соответствовать, оказывать услуги надлежащего качества, выглядеть красивой картинкой, окружать себя ореолом полюбившегося образа. Да, они будут правы, а он – нет.

Стоя на коленях за дверью очередной пустышки, Северьян закрыл глаза, как ему показалось, в самый последний раз. Все варианты были исчерпаны. И тогда он заполз в полупуть, чтобы спокойно умереть там в одиночестве неподалеку от всех этих украденных детей, для которых ничего не сделал, но вместо обычной изнаночной тишины услышал истошный женский крик.

* * *

Визжала Марина. Коршуном налетев ему на спину, она изо всех сил молотила по ней кулаками, в то время как сам Северьян с удивлением разглядывал свои руки. Они сомкнулись на горле Игната, голова парня болталась из стороны в сторону, в белых глазах читалось смирение. Он не сопротивлялся.

– Тань! – крикнула Марина. – Таня-а!

Нарисовавшись на пороге, юная двоедушница, ранее известная как Спаун, бросилась на помощь подруге. Вдвоем они оттащили Северьяна от жертвы и загородили Игната собой. Две разъяренных девчонки прятали за спинами своего мертвого приятеля. В другое время Северьян похохотал бы от души, но сегодня чувство юмора ему отказало.

– То, что я должен успеть сделать, – сказал он, – важнее него. Отдайте.

Обе в унисон помотали своими глупыми одурманенными головами. Но он не терял надежды пробить брешь в этой и без того утлой преграде, снести которую одним ударом не составило бы ему труда.

– Я могу спасти жизни. Много жизней. Он нужен мне сейчас. То, что у вас здесь происходит, – противоестественно.

– Ты противоестественный, – подала голос Таня. – И я тоже. В нашей жизни вообще нет ничего нормального, ты разве не понял?

– Как? – Его внезапный выкрик заставил их отступить на шаг и прижаться друг к дружке плечами, но не отступить. – Откуда ты берешь Есми? Почему он все еще здесь?

– Я… – растерялась Таня и бросила быстрый взгляд на ноутбук, валявшийся на кровати открытым. – Просто подписалась на рассылки криминальных новостей и мониторю происшествия со смертельным исходом. Нахожу локации по фотографиям, иногда бывают точные указания на место. И иду туда… Время от времени мне везет, если нет – просто гуляю по заброшкам и кладбищам…

Все это выглядело столь же зыбко, как в его собственной схеме с «Инстаграмом», которая до недавнего времени казалась не только надежной и отлаженной, но и денежной.

– Дай мне кого-нибудь взамен, и я уйду.

– Я не могу! – Голос ее дрогнул, в нем послышались слезы. – У меня нет никакого запаса, я все делаю в последний момент…

– Девчонки, не надо. Я знаю, о чем он говорит. Это действительно важно.

Игнат заставил их отойти в сторону. Он вышел на середину комнаты и стоял теперь перед Северьяном, чертов мультяшка, и смотрел прямо на него, не отводил глаз, не опускал головы.

– Ты нашел Кудельку?

– Не совсем. Я знаю, кто это, но не понимаю, где он прячется. Мне нужно время.

В этой дурной драме Северьян вдруг оказался неприятным антагонистом героя, который не вызывал сочувствия зала и даже сам себе не сочувствовал. Он плохо подумал. Не сделал всего, что мог бы. Не выполнил возложенную на него миссию, и из положительного, хоть и второстепенного персонажа превратился в неудачника почище Севера. Но выбора не было, его действительно не было. Единственный Есми, который мог дать ему еще несколько суток на то, чтобы добраться до Кудельки, ерошил сейчас длинную челку и готовился к встрече с вечностью.

– Рина, – говорил он спокойно и собранно, – пообещай, что будешь учиться. Я понимаю, что только заочно, но это нормально, не психуй, держись за свою работу, работай так, чтобы никто не мог к тебе придраться. Пройдет время, и ты пошлешь их на хрен, когда получишь диплом и сможешь претендовать на что-то получше, чем оператор кол-центра. Но пока что, только ради меня, засунь свою гордость себе в задницу. Тань… Прости меня.

– В тандыр преисподней идите, – с сердцем посоветовал Северьян. Показал на прощание вытянутый средний палец, мысленно выстроил перед глазами тесную прихожую, а в носу – непобедимый запах сырости собственной квартирки и шагнул туда с заранее протянутой рукой.

Кукла-кошка легла в ладонь так привычно, словно все это время там и оставалась.

– Женя, – прошептал он имя, услышанное от Риммы. – Малышка, прости меня.

И движением, подобным тому, как сворачивают крышку с винной бутылки, не запечатанной по всем правилам виноделия, открутил кукле голову.

На крошечном горлышке, прямо под швом, обнаружилось что-то вроде пробки, запечатывавшей туловище куклы сверху. Тонкая, надо сказать, работа с учетом того, что и туловище, и пробка были сделаны из фарфора. Северьян поддел ее ногтем – не получилось, кинулся в ванную, обыскал все шкафы и ящики в поисках пинцета, но Вика не оставила о себе ни малейшего, даже такого эфемерного напоминания.

– Прости, – покаянно повторил он и со всей силы швырнул кукольное тельце в ванну.

Открыл глаза, только когда перестали звенеть осколки. Секунда в реальности, вечность – в его голове.

Девочка стояла там. Голенькая, измученная, она тянула к нему руки, и Северьян обнял ее, почувствовал, как детские ноги обхватывают его за пояс. Он сдернул с вешалки единственное полотенце, накинул его на плечи девочки, превратил ее в кокон из ткани, чтобы легче было держать, и прижался щекой к ее затылку.

– Я хочу к маме, – хныкнула она из своего кокона.

– Я ненавижу ритуал, – признался Северьян из своей пустоты. – Я помогу тебе, а ты мне, хорошо?

Она кивнула ему в шею, и Северьян вышел из холодной ванной в теплую кухню. Отыскал взглядом знакомое и привычное – маленький обеденный стол, вазу с камышами, которые когда-то во время прогулки с восторгом сорвала Вика, пачку бумажных салфеток, пустой электрический чайник, календарь – июль, скоро пора будет перевернуть, пробковую доску, на которую Вика прикалывала открытки и записочки о всяком важном, смешной заварочный чайник с носиком в виде кошачьей морды…

Он включил несколько тусклых ламп под кухонными шкафами, как это обычно делала Вика, когда допоздна засиживалась перед телевизором, чтобы яркий свет люстры не резал глаза.

– Там котик, – сказала Женя, указывая на чайник.

– Да! – засуетился Северьян. – Чаю хочешь?

– Завари ча́йку, – улыбнулась девочка. – Чайку. Это птичка.

– Да, я знаю. – Пока закипал чайник, сыпанул заварки – обычный черный, а, нет, с бергамотом, хорошо, пусть будет, плеснул кипятку, выбрал для нее самую красивую чашку из Швеции, Викину, с пучеглазым лосем в окружении сердечек. – С сахаром? Да, конечно.