так, только теперь пробивается Что-вопрос: Что есть суще-бытующее как суще-бытующее? Этот Что-вопрос так мало выходит в вопрошании за пределы суще-бытующего, так мало поднимается над ним, что он, скорее, звучит в унисон с основным настроением удивления, которое только развертывает-усиливает его и только так и выдерживает. В этом собственно Что-вопросе, тем самым, суще-бытующее только и входит – как φύσις – впервые в принадлежное ему ἀλήθεα, а именно так, что только в удивлении отношение к суще-бытующему собирается в чистое внимание-вслушивание и из такого собирания (λόγος) приносит в при-сущение то, что устремлено противоположно, т. е. «мыслит» как Одно и как Единое. Из основного настроения удивления определяет себя первоизначальная сущность «мышления», для которого Что? остается первым, т. е. всеподчиняющим и всепронизывающим вопросом. Все же здесь теперь уже сущит – сокрыто и с необходимостью – невопрошаемо пра-бытие и его истина. Это не поддающееся вопрошанию и все же уже насквозь пронизывающее колебанием-парением первоизначальный вопрос и ответ как раз составляет Неисчерпаемое изобилия-полноты первого начала. Но в то же время оно сразу обусловливает вводимую и никогда уже не устранимую, поскольку никогда не атакуемую, неоднозначность – двусмысленность, которая красной нитью проходит сквозь всю историю метафизики: то, что в суще-бытности суще-бытующего (в том, чем оно было бы как таковое) мыслится бытие – и все же всякий раз ставится вопрос только о суще-бытующем.

Мы едва ли еще смутно подозреваем, какой залог-обеспечение заложен в неисчерпаемость удивляющего Что-вопроса (Wasfrage), в каковом уникальный и становящийся все более редким подход отважился проявить удивление чисто по отношению к суще-бытующему как таковому, по каковой причине далее как раз Что-вопрос – в образе выражающего любопытство, стремление при движении вперед осмотреться по сторонам и желание сориентироваться вопроса: «что это такое?» – сбил с толку чисто выжидательное удивление и в конце концов, разрушил его.

Мы не знаем об этой истории ничего; «повинен» в этом незнании никоим образом не недостаток «источников»; ведь таковые отказывают здесь вообще, потому что знание этой истории – иного происхождения.

Эта история первого начала сокрыта от нас, потому что сила свечения постижения смысла не может дорасти до такого уровня, который позволил бы осветить в этом настроении вопрошающее основное настроение удивления – и свечение продлилось бы при этом достаточно долго в этом этом настроении. Потому, что здесь – вследствие рано вошедшей в обычай и становящейся все более твердолобой привычки – вскоре объясняющий Почему-вопрос проникся бы осведомляющейся («исторической») самоориентацией (τέχνη), пока, в конце концов, вопрос о первой причине всего суще-бытующего (creator) не стал совсем уж этим метафизическим вопросом. В сфере первого начала Что-вопрос первоначально имел приоритет перед Почему-вопросом, а именно в том смысле, что он вообще не мог определять подлинно-собственно мыслительское мышление суще-бытующего как такового. Но Что-вопрос: Что есть суще-бытующее? становится именно направляющим-ведущим вопросом всей последующей метафизики, однако ее отвечание предпринимает попытки на пути объяснения, исходящего из причин[86] или из условий представимости суще-бытующего, предварительно пред-ставленного как предмета.

Но почему же – спросим теперь – берет верх объясняющий Почему-вопрос? Потому, что после первого удивления суще-бытующее все больше и больше утрачивает чуждость и вторгается в область самоориентации, беря из нее формы своей определенности (высказывание – λόγος – категории-«четыре причины»). Первое удивление пересиливается возрастающей знакомостью суще-бытующего, поддается-уступает ей и сдается так себе самому, смешиваясь с простым самоудивлением по поводу достойного удивления (то есть не поддающегося сразу объяснению в τέχνη). Первое удивление не способно утвердить себя, вернувшись назад и оперевшись на свое собственное первоначало, и становиться все большим и большим удивлением. Хотя это удивление всякий раз разворачивает свою настраивающую силу только у отдельных индивидов и уникальных из редкостных мыслителей и никогда не может быть состоянием повседневно-обыденной средней массы, все же становится заметным и в исторической последовательности великих первоначальных мыслителей от Анаксимандра до Аристотеля изменение и затухание основного настроения.

В изначальном вопросе – что есть суще-бытующее-вы-рас-спрашивается бытие и уже мыслится как «основа», а именно – как сущностная основа суще-бытующего. Эту основу никогда не затрагивает, не попадая в нее, Почему-вопрос, он только обезображивает ее; исторически это обозначает: изначальное греческое отношение к суще-бытующему все больше и больше расплескивается из-за объясняющего использования того, что оно изначально открыло.

Изменения метафизических основных установок здесь проследить не представляется возможным.

Но, пожалуй, следует знать, что вообще Почему-вопрос – как бы он ни присваивал себе в ходе этой истории видимость крайнего и глубочайшего вопроса – отнюдь не есть изначальный вопрос, но остается заключенным в плен в сфере объяснения суще-бытующего.

Но если, теперь, даже ведущий вопрос как таковой – а именно в его первоизначальном виде – не должен быть изначальным мыслительским вопросом, а должен готовить иное начало для того мышления, которое должно мыслить само пра-бытие (исходя из основного настроения высаженности в ужас), то здесь Почему-вопрос полностью утрачивает присвоенный им приоритет и не достигает – не попадает со всем его кругом обозрения в основное-основополагающее (в само пра-бытие).

Вопрос иного начала (подлинный вопрос об основе, основа-вопрос) гласит: Как сущит пра-бытие? Какова истина пра-бытия?

«Как» – подразумевает здесь не объясняющий вид и лад, а основу, которая должна быть заложена тем, что благодаря пра-бытию и посредством пра-бытия как такового познает свое глубочайшее внутреннее существенное определение – человеком. Но пра-бытие не «сводится» к человеку, а человек вырывается из очеловечивания и пре-вращается-переходит в Вот-Тут-бытие. в котором происходит осново-полагание просвета, в Открытом которого сущит пра-бытие.

Мышление перенимает в основном вопросе: Как сущит пра-бытие? специально и впервые то наиболее тяжелое, чему пришлось потеряться в первом начале (настойчивость-настоятельность перед лицом удивительности суще-бытующего как такового), а именно – в виде настоятельного вникания в основное настроение высаженности в ужас, которое превосходит по силе все и всякое удивление и не имеет ничего общего с простой напуганностью-пугливостью.

Вы-саженность в ужас противостоит в без-дно-основности только лишь суще-бытующему, пересаживает в истину пра-бытия как основу основ.

Здесь всякое «Почему», о котором была сделана попытка задать вопрос, распадается в мелочности любопытного рассчитывыния и чистого успокоения и удовлетворения, как будто бы такое может подобать человеку, когда он – в силу стражничества-хранительства при «этом» пра-бытии – должен встретиться взором с богами – будто может быть пространство для дел и поучений там, где все есть основополагающее со-сущение вместе с самим пра-бытием.

Если в сфере вы-раз-мысливания пра-бытия еще ставится Почему-вопрос, то он может ставится только как переходный вопрос. Ответ уже больше не ведет к какой-то наивысшей причине, которое собирает все вместе, воедино, и улаживает все подобно первому пред-усмотрительному технику, но