* * *

«Спокойной ночи, моя госпожа».

Как долго лежали мы бок о бок рядом, пока прохлада не разбудила меня? Дочь Селима досмеялась до того, что не могла пошевелиться. Она не отвечала. Возможно, она даже спала. Я снова вздрогнул от осенней прохлады, которая пробралась уже в комнату. Я нашел стеганое одеяло и накрыл им ее. Ее маленькие, раскрашенные хной ноги уютно устроились под одеялом в знак благодарности, но ее дыхание стало теперь глубоким. Она спала.

Это было полезно для принцессы Есмихан — смеяться. Как невеста она, должно быть, испытывала большое напряжение.

Но это также было хорошо и для меня. Я не позволял себе смеяться с тех пор, как спал в доме Хусаина, а это было очень-очень давно.

Я боялся, что смех может повредить моему увечью. Однако обнаружил, что это нисколько ему не вредило.

Мы двигались через осенние холмы, которые были окутаны густым облаком из горького запаха асфоделя. Им было пропитано все окружающее нас от земли до огненно-красных листьев. Свадебный кортеж был более великолепен, чем я даже смел надеяться. Мой господин предполагал послать только своего старого слугу Али и меня. Он был слишком занят государственными делами в этот момент, хотя и обещал, что за день выедет из Стамбула, чтобы встретить нас.

В последнюю минуту разумные слова, возможно, произнесенные самим султаном, напомнили паше Соколли, что его невеста все-таки была принцессой крови, а не просто какой-то крестьянкой. Для этого он увеличил число сопровождающих до тридцати, прислав недостающих из столицы. Однако наш эскорт состоял не из музыкантов, мимов, акробатов и других развлекающих толпу артистов, как это было принято для свадебного кортежа, но из военного отряда янычар. Это больше было похоже на перевоз драгоценностей через варварские земли, чем на свадебный кортеж, следующий по родной Турции.

Теперь, по нашем возвращении, принц Мурат тоже присоединился к нам. По самым достоверным гаремным слухам, это было дело рук Сафи. Нур Бану и большинство людей из ее свиты покинули горы на зимний период, как они обычно это делали. Только несколько наложниц было оставлено в гареме для удовлетворения нужд Селима во время этих холодных месяцев. Сафи не желала становиться частью этого беспомощного сборища, хотя сейчас ей не позволяли покидать Мурата. Ее единственной альтернативой было уговорить молодого принца, чтобы он убедил своего отца в том, что ему тоже следует поехать в Стамбул на зиму. Этого Сафи добилась путями, которые не употребляются днем при разговоре на диване, а только ночью в объятиях любовника.

Но что бы ни говорили сплетники, я не переставал думать, что частично Мурат решился на это путешествие, потому что не мог полностью доверить мне свой гарем. Я мог чувствовать это подозрение, как удар кнута по своей спине, когда приближался к какому-нибудь седану его гарема. Однако я заметил, что он был довольно невнимателен к своей сестре. Я предполагал, что он больше ревновал Сафи к нашим прежним отношениям и напряженности прошлого, которая, он чувствовал, существовала между нами, чем оберегал невинность Есмихан.

Сафи очень умело использовала это для своих целей. Хотя моя госпожа через меня закидывала ее посланиями и пикантными новостями, слухами и сплетнями в течение всего дня, Сафи ничего не отвечала подруге. Ее внимание было рассеяно — она с помощью своих евнухов посылала записки принцу, который на своей лошади возглавлял колонну.

На третий день я снова вернулся к Есмихан с пустыми руками.

— Что говорит Сафи? — моя госпожа даже привстала, чтобы спросить меня.

— Она ничего не говорит, только просматривает послания сквозь свою вуаль в тишине.

— Она снова не придет и не поболтает со мной…

Обида в голосе Есмихан была довольна глубокой. Она села, но ей было неудобно на подушках, которые ее служанка подкладывала ей под спину. Ее служанки пытались поднять ее настроение лакомствами, но они совершили ошибку, предложив сначала маленькие турецкие булочки.

— Самые любимые булочки Сафи, — вздохнула Есмихан, после этого у нее совсем пропал аппетит.

— Госпожа, Сафи занята своей любовью, — предположила одна из служанок. — И вскоре у вас тоже не будет времени ни на что, кроме вашей любви. Подумайте об этом. Подумайте о вашем будущем супруге и не печальтесь.

Другие девушки пролепетали что-то в знак согласия с этим утверждением, но Есмихан игнорировала их слова и, в то время как она пыталась избежать их взглядов, ее собственный взгляд упал на меня. Я не был отпущен и поэтому стоял в недоумении, размышляя, могу ли я уйти сам без разрешения или нет. И вдруг сквозь слезы она улыбнулась. Когда она увидела меня, она вдруг рассмеялась. Вероятно, это был отголосок той ночи, проведенной три дня назад в ее комнате в Кутахии.

— Абдула, — сказала она.

— Госпожа, я всегда к вашим услугам.

Она протянула мне свою руку и настояла, чтобы я взял ее в свою. Ее рука была нежной и теплой.

— Ты должен зайти и сесть здесь на подушки, Абдула, справа от меня, и рассказать мне все, что ты мне можешь рассказать.

— Что хочет узнать моя госпожа?

— Расскажи мне все, что ты знаешь о паше Соколли, о моем будущем муже.

— Моя госпожа, боюсь, я знаю о нем совсем немного.

— Но ты же встречался с ним?

— Да, — ответил я. — Но только однажды.

— Но ты же видел его? За одну эту встречу ты узнал о нем больше, чем знаю я. Все эти глупые женщины хотят либо запугать меня, либо успокоить меня своими разговорами. Но они даже никогда не видели его, и я отказываюсь им верить. Я верю только тебе, Абдула, поэтому ты должен рассказать мне всю правду. Они говорят, что паша Соколли — старый. Он действительно очень старый?

Служанки презрели правила придворного этикета и не оставили нас одних, будучи такими же любопытными, как и их госпожа.

— Он не молод, — покаялся я. Затем, когда стихли вздохи разочарования, я продолжил: — Но, госпожа, я сказал так, потому что он не молод в сравнении с вами, а вы же так молоды.

Вздохи разочарования сменились улыбками восхищения.

— Нет, не дразни меня, Абдула, — сказала Есмихан. — Все дразнят меня, но ты не должен. Я понимаю, паша Соколли был на службе еще у моего дедушки. Я умею считать. Ему должно быть, по крайней мере, сорок лет.

— Пусть он проживет вдвое дольше, — сказал я. — Моему господину пятьдесят четыре.

— О нет! Не молись, чтобы он прожил вдвое больше! Пятьдесят четыре! Он в три раза — нет, почти в четыре раза старше меня! Мой отец и то моложе его! — запричитала Есмихан.

— Паша Соколли — сильный и стройный мужчина, и очень умный. Это солдат, который переживет, если Аллах того пожелает, в крайнем случае, еще две декады войны, дипломатии и любви.

— Но я все еще ребенок, у меня вся жизнь впереди. О, Аллах, мне придется выйти замуж за дедушку!