Основным институтом, очевидно, была армия, полностью конная. Археология и византийские тактики дают некоторые точные указания о ее вооружении (меч, копье, лук, стрелы с металлическими наконечниками, шлем, щит) и конской экипировке (стремена, защитная одежда из войлока). Всадников сопровождали вьючные лошади и колесницы, под прикрытием которых по ночам расставлялись их палатки. Чтобы облегчить набеги, войска часто разделялись, но поддерживали сообщение при помощи огней и дыма. Для битвы они строились по кланам и племенам; как впоследствии казаки, они воодушевляли себя и пугали противника ужасающими криками. Армия была очень мобильной, но передвигалась в основном по дорогам.

По сравнению с венграми кавалерия германских и итальянских королей явно стояла на более низкой ступени; некоторые из первых столкновений с ними обернулись для Запада настоящей бойней (в 899 г. на Бренте, в 907 г. в Баварии, в 908 г. в Словении). Однако в горах венгры были не в состоянии развернуться, и некоторые из первых побед, одержанных над ними, произошли на альпийском перевале (в 924 г.) или в Апеннинах (в 932 г.). Также обстояло дело и с переправой через водные потоки: известна роль, которую сыграла р. Лех в решающей битве в 955 году. Венгры также были достаточно уязвимы на обратном пути из своих походов, так как транспортировка добычи замедляла их движение. К тому же у христиан всегда оставался главный шанс — возможность вызвать упадок духа, который находил на мадьяр, когда кто-то из их вождей погибал; не обладая несокрушимым упорством викингов, они нередко были склонны к панике и беспорядочному бегству.

Из вышеперечисленного следует, что венгерская армия, будучи в высшей степени пригодной для набегов, почти не была приспособлена к захвату территорий, уже заселенных оседлыми племенами. Фактически, если не считать Альфельда, где они занимались кочевым животноводством, мадьяры ни в малейшей степени не были народом-завоевателем или народом колонизаторов. У них не было никакой политической организации и никакой объединяющей идеи, чтобы навязать ее своим соседям. Сомневаться в том, что их рейды имели в основном негативный эффект, практически не приходится. Той части добычи, которая была привезена в Венгрию, — ее образцы редки в археологических раскопках и бесконечно менее ярки, чем в случае викингов, — не хватило ни для того, чтобы сделать эту страну богатой, ни даже для того, чтобы реанимировать древние торговые пути, которые ее пересекали. С интеллектуальной точки зрения венгры не дали Европе ничего. Единственное положительное последствие, которое можно назвать, — косвенное: венгерская угроза содействовала сближению с латинским Западом некоторых славянских народов, особенно хорватов и чехов; но взамен мадьяры уничтожили самый многообещающий очаг славянского христианства, Великую Моравию.

Позиция западного общественного мнения красноречива. Оно восприняло появление венгров как разновидность космической катастрофы, выражение Божьего гнева. Их приход был возвещен кометами и метеоритами. Их считали способными на невыразимые ужасы: Лиутпранд Кремонский заверял, что они пьют кровь убитых, другие называли их каннибалами. Их с легкостью наделяют неслыханным численным превосходством: согласно Annales Sangallenses majores «Большим Санкт-Галленским анналам» в битве при Лехфельде с их стороны участвовали 100 000 человек! Но из-за отсутствия контактов об их организации ничего известно не было. В целом для запада венгры являются безымянной толпой. В то время как именами норманнских вождей хроники просто пестрят, очень немногие из венгерских военачальников известны поименно, и почти все в течение последней фазы экспедиций: Дурсак и Бугат в Италии в 921 г., а главное — побежденные при Аугсбурге Булксу и Лель. Булксу — это единственный политический лидер, за жизнью которого мы можем наблюдать; этот правитель восточной Венгрии провел часть своей молодости в Константинополе, где принял крещение и по возвращении оттуда сделался каркхасом; он командовал походами 954 и 955 гг. в Германию и был казнен Оттоном I после поражения при Лехфельде. Все прочие суть всего лишь тени, что не могло удовлетворить латинских историографов Венгрии, принявшей христианство, и они сплели вокруг них целую сеть легенд.

По поводу экономической и социальной жизни мадьяр наиболее ценным является позднейшее свидетельство Оттона Фрейзингемского, который, отправившись в 1147 г. во второй крестовый поход, пересек венгерскую равнину. В эту эпоху каждая группа венгров еще имела два местожительства, одно зимнее, на равнине, чаще всего состоявшее из тростниковых хижин, изредка деревянных, и, почти никогда, каменных; другое, на лето и осень, в палатке. Добавим к этому колесницы, которые в IX в. обычно использовались для женщин и детей: этот уклад присущ народам, занимающимся сезонным кочевым скотоводством. Стада обеспечивали! основные жизненные нужды: обычная одежда была кожаной, а иногда мадьяры: в своих походах добывали шелка. В X в. они, по-видимому, не знали никакой торговли, кроме меновой. Использование денег началось только после св. Стефана под влиянием, исходившим из Баварии.

Каким было домадьярское население паннонской равнины, известно очень плохо. Повсюду, где простирался Альфельд, степь, благоприятная для кочевой жизни, оно было либо изгнано, убито или ассимилировано. В горах на периферии — Карпаты, Трансильванские Альпы, Бихорские горы — славянские и румынские жители сохранились, но в полностью подчиненном состоянии. Эта страна уже подвергалась стольким завоеваниям, что, на первый взгляд, кажется невозможным, чтобы там могли уцелеть какие-либо древние структуры. Тем не менее некоторые из венгерских городов XI в. занимают в точности место римских городов — то ли они действительно сумели уцелеть, либо в разные времена место, где они раньше находились, выбирали как наиболее подходящее для строительства поселений: так, Буда является наследницей Аквинка, Сомбатели — Саварии, Сопрон — Скарбании (Однако столица верхней Паннонии, Карнунт, исчезла; ей на смену пришла лишь деревня Петронель напротив Братиславы. Стоит отметить, что со времен Петра I (1038–1046) официальным латинским названием Венгрии на королевских монетах стала Паннония).

Имели место случаи и более прямой преемственности, ибо некоторым центрам моравского христианства было суждено пережить бури X века: таково, возможно, даже происхождение религиозной столицы венгров, Эстергома. Но городская жизнь постепенно возвращалась в Венгрию именно извне, особенно из Германии, под определяющим влиянием Церкви.

Истинный масштаб мусульманских вторжений в Европу остается одной из великих тайн истории раннего Средневековья. Эти рейды до сих пор бывали предметом лишь точечных исследований или поспешных обобщений, не говоря уж о многочисленных фантастических работах. Источники дают им лишь одностороннее освещение, притом что арабские авторы мало ими заинтересованы, так как эти военные операции не приобрели для ислама ничего прочного, и были очень разрозненны; кроме того, здесь мы имеем дело с целым периодом упадка письменной культуры в южной Европе. Следовательно, мы можем предложить лишь направления для осторожных и узких исследований. По поводу экспедиций, исходивших из Испании в VIII в., похоже, что из латинских источников уже выжато все то, что они в состоянии дать, а это очень мало. Открытия еще возможны в арабских библиотеках: Леви-Провансаль совершил одно из них, но в отношении обычных подробностей. Интерес современных историков прикован к битве «при Пуатье», возможно, напрасно, так как этот провалившийся набег на Тур, значил не больше, чем поход на Отен, который оказался успешным. Попытки указать, где именно происходила битва, неубедительны, впрочем, речь идет, скорее, о совокупности военных действий, чем об одном решительном столкновении.