В двух шеренгах сила, в трех полторы силы: передняя рвет, вторая валит, третья довершает.

Больницы

Бойся богадельни![93] Немецкие лекарствица издалека тухлые, всплошь бессильные и вредные. Русский солдат к ним не привык.

У вас есть в артелях[94] корешки, травушки, муравушки. Солдат дорог. Береги здоровье! Чисти желудок, коли засорился. Голод – лучшее лекарство. Кто не бережет людей – офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору палочки, да и самому палочки, кто себя не бережет. Жидок желудок – есть хочется – на закате солнышка немного пустой кашки с хлебцем, а крепкому желудку буквица в теплой воде или корень коневого щавелю[95]. Помните, господа, полевой лечебник штаб-лекаря Белопольского![96] В горячке ничего не ешь хоть до двенадцати дней, а пей солдатский квас: то и лекарство. А в лихорадке не пей, не ешь: штраф! – за что себя не берег.

Богадельни первый день мягкая постель, второй день французская похлебка, третий день ее братец домовище[97] к себе и тащит. Один умирает, а десять товарищей хлебают его смертельный дых. В лагере больные, слабые, хворые в шалашах, не в деревнях – воздух чище, хоть без лазарета и вовсе быть нельзя. Тут не надобно жалеть денег на лекарства, коли есть – купить; и сверх того и на прочие выгоды без прихотей.

Все это неважно! Мы умеем себя беречь. Где умирает ото ста один человек, а у нас и от пятисот в месяц меньше умирает. Здоровому – питье, еда, больному же – воздух, питье, еда.

Богатыри! Неприятель от вас дрожит. Да есть неприятель больше и богадельни: проклятая немогузнайка, намека, загадка, лживка, лукавка, краснословка, краткомолвка, двулична, вежливка, бестолковка, кличка, чтоб бестолково выговаривать: край, прикак, афок, вайрках, рок, ад и проч. и проч. Стыдно сказать! От – немогузнайки много, много беды!

Солдату надлежит быть здорову, храбру, тверду, решиму, справедливу, благочестиву. Молись богу! От него победа. Чудо-богатыри! Бог нас водит – он нам генерал!

За немогузнайку офицеру арест, а штаб-офицеру от старшего штаб-офицера арест квартирный.

Ученье свет, неученье – тьма! Дело мастера боится. И крестьянин – не умеет сохой владеть – хлеб не родится. За ученого трех неученых дают. Нам мало трех! Давай нам шесть! Давай нам десять на одного! Всех побьем, повалим, в полон возьмем! Последнюю кампанию неприятель потерял счетных[98] семьдесят пять тысяч, только что не сто; а мы и одной полной тысячи не потеряли. Вот, братцы, воинское обучение! Господа офицеры – какой восторг!

Примечание. По окончании сего разговора фельд-маршал сам командует: К паролю! С обеих крыл часовые вперед! Ступай! На караул!

По отдаче генералитету или иным пароля, лозунга[99] и сигнала следует похвала или в чем хула разводу. Потом громогласно:

Субординация,

Экзерциция,

Послушание,

Обучение,

Дисциплина,

Ордер воинский[100],

Чистота,

Здоровье,

Опрятность,

Бодрость,

Смелость,

Храбрость,

Победа!

Слава, слава, слава!

«Господь, за грехи мои послал Наполеона в Африку, лишив меня славы победы над ним» – так говорил Суворов о своей возможной встрече с французским полководцем. В этих словах, однако, не было ни презрения, ни самомнения. Это просто было ясное понимание реальности и констатация фактической ситуации как она есть. Известно, что Суворов искренне восхищался военным гением Наполеона: «О как шагает этот юный Бонапарт! Он герой, он чудо-богатырь, он колдун! Он побеждает и природу, и людей; он обошел Альпы, как будто их и не было вовсе; он спрятал в карман грозные их вершины, а войско свое затаил в правом рукаве своего мундира. Казалось, что неприятель только тогда замечал его солдат, когда он их устремлял, словно Юпитер свою молнию, сея повсюду страх и поражая рассеянные толпы австрийцев и пьемонтцев. О, как он шагает! Лишь только он вступил на путь военачальства, как уж он разрубил гордиев узел тактики. Не заботясь о числе, он везде нападает на неприятеля и разбивает его начисто. Ему ведома непреодолимая сила натиска – более не надобно. Сопротивники его будут упорствовать в вялой своей тактике, подчиненной перьям кабинетным; а у него военный совет в голове. В действиях свободен он, как воздух, которым он дышит; он движет полки свои, бьется и побеждает по воле своей! Вот мое заключение: пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем; великие таланты военные достались ему в удел. Но ежели, на несчастие свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, – он погибнет».

Слова Суворова, как всегда, оказались пророчески верными. Однако у самого Суворова нет ни малейших сомнений, что Наполеон при встрече с ним однозначно будет повержен. Нет этих сомнений и у меня. Наполеон же отзывался о Суворове, как о генерале огромной воли, но недостаточного ума, что лишний раз демонстрирует огромное самомнение Бонапарта. На самом деле уважение Наполеона к Суворову проявилось в отношении к поверженным Суворовым наполеоновским генералам. Обычно разбитые генералы (если только они не были близкими родственниками) удалялись Наполеоном от командования, а все генералы, разбитые Суворовым, были прощены. Пример тому Макдональд, который, уже став прославленным маршалом, говорил русскому послу в Париже: «Я был молод во время сражения при Треббии. Эта неудача могла бы иметь пагубное влияние на мою карьеру, меня спасло лишь то, что победителем моим был Суворов». Тот же Макдональд на балу в честь коронации Наполеона говорил русскому посланнику о том, что «Будь у вас еще один Суворов, здесь бы ничего не было».

Суворов бил одного за одним лучших учеников Бонапарта: Моро, Макдональда, Жубера. Французский генерал Массена, столкнувшийся с Суворовым в Альпах и чудом избежавший плена, говорил о том: «Я отдал бы все свои 48 побед и походов за один переход А. В. Суворова через Альпы». И, напротив, лучшие суворовские ученики: Багратион, Милорадович, Денисов, Платов и, с некоторыми оговорками, Кутузов вполне успешно били самого Наполеона, а некоторые из них дошли до самого Парижа и праздновали там победу. В силу разного рода событий личного и политического характера Петр Иванович Багратион был удален от двора, и, соответственно, не мог претендовать на общее командование армией, хотя имел на то все основания, если бы это случилось, с Наполеоном, скорее всего, было бы покончено гораздо раньше.