В «Имморалисте» автор устанавливает различие между желанием и любовью, причем эта мысль издавна присутствует во французской литературе. Желание – это то, что испытывает Мишель по отношению к арабским мальчикам, любовь – это, что он чувствует по отношению к Марселине. Под маской Марселины, а затем и Алисы из романа «Тесные врата» скрывается образ Мадлен, жены Жида, в которой он чтил свою мать. Образ жены-матери остается в сфере чистой любви, все остальное служит лишь для удовлетворения физического желания.

В своих мемуарах «И ныне пребывает в тебе» (Et nunc manet in te) , – написанных после смерти жены в 1938 году, Жид дает свою версию их своеобразного брака, утверждая, что он всю жизнь любил Мадлен, хотя она болезненно относилась к его сексуальным особенностям и отказу от христианства. Так оно, наверное, и было на самом деле.

Когда Жид вместе с Марком Аллегре, сыном местного пастора, в июне 1918 года уехал в Лондон, Мадлен не могла этого вынести. Она сожгла все письма Жида, которые он писал ей на протяжении двадцати лет. Для литератора, поверявшего все свои мысли Мадлен, эта была самая страшная месть, на какую она была способна.

В трактате «Коридон», написанном в 1924 году, Жид пытался соединить любовь с желанием. Возможно, впервые в жизни испытав и то, и другое, он защищал право личности следовать своим естественным наклонностям, независимо от их отношения к общепринятым нормам. Коридон – персонаж, которого Жид нашел в «Эклогах» римского поэта Вергилия, – ведет спор об однополой любви, которую он считает естественной и добродетельной. Жид подчеркивает воспитательную значимость такой любви. Он отделяет себя от извращенцев, выступающих в роли женщин. Сегодня «Коридон» представляется нам устаревшим и эгоистичным произведением, несмотря на откровенность, с которой Жид рассказывает о себе. Через много лет, в 1946 году, Жид писал, что считает «Коридон» самой главной из своих книг [91] .

В первой четверти XX столетия сочинения Жида получили распространение среди читающей публики. Он был одним из тех, благодаря кому во Франции к концу второго тысячелетия возобладало терпимое отношение к однополой любви. Конечно, его позиция вызывала неприятие, особенно в католических кругах. Достаточно почитать переписку Жида с поэтом и драматургом Полем Клоделем, чтобы понять, с чем ему приходилось иметь дело. Защитник веры Клодель тщетно пытался убедить Жида в том, что его душа в опасности, уже тогда, когда Жид еще не опубликовал своей исповеди. Клодель исходил из того, что содомию и мужеложество осуждает Священное писание, приводя слова святого Апостола Петра. Их переписка и личный дневник Жида служат бесценными документами, которые дают нам возможность понять, что думали о Боге, морали и любви два великих французских писателя. Клодель решительно выступал за любовь, освященную узами брака. В конце концов он был вынужден отречься от посетившей его уже в зрелом возрасте страстной любви, историю которой он описал в драме «Полуденный раздел» ( Partage de Midi ). Жид признавал и гомосексуальную, и гетеросексуальную любовь, причем она, по его мнению, предназначалась только жене. Что же он чувствовал к Элизабет ван Риссельберг, в 1923 году родившей от него ребенка? Да, у Жида была внебрачная дочь Катрин Жид, и, говорят, он был нежным отцом и дедушкой. Человеком, который больше всего страдал от бесконтрольной «свободы» Жида в отношениях полов, была его жена Мадлен. Однако, когда Клодель в 1925 году попросил ее о встрече, желая поговорить с ней о спасении души ее мужа, она отказалась: «Те, кто любят Андре Жида, должны молиться о нем. Я, как и вы, делаю это каждый день». Мы никогда не узнаем, помогли ли ему их молитвы, но Нобелевская премия по литературе, присужденная ему в 1947 году, не только служит свидетельством политизированности Нобелевского комитета, но является и данью уважения его литературному таланту.

В начале XX века не только Жид подвизался во Франции на поприще писателей-геев. Его современник Марсель Пруст, а позднее Жан Кокто и Анри де Монтрелан отважно присоединили свои голоса к этому хору. Особенно много стало таких произведений между двумя мировыми войнами. После Второй мировой войны бывший уголовник Жан Жене вдруг стал самым оригинальным писателем во Франции, особенно после того, как были поставлены его пьесы, восторженно принятые по обе стороны Атлантики. Когда чернокожий американский писатель Джеймс Болдуин приехал во Францию в конце 40-х годов прошлого века, Париж был международной Меккой для множества иностранных художников, неохотно открывавших свои предпочтения на родине. В своих вызывающих взглядах на однополую любовь Андре Жид отнюдь не был одинок.

посвящена творчеству Марселя Пруста – одного из величайших романистов XX века. Читатель окунется в мир героев Пруста – мир belle epoque с ее прогулками по Булонскому лесу, пирожными «Мадлен», блестящими светскими салонами и сложнейшими переплетениями чувств. Главная тема прустовского исследования – ускользающая красота томительной и трепетной любовной неги. Пруст детально и тонко проникает в глубины сознания героев – внутренние переживания рассказчика Марселя, Одетты де Кресси, Шарля Свана, их дочери Жильберты, розовощекой Альбертины, аристократа-гомосексуалиста барона де Шарлю обнажены до предела. Любовь в творчестве Пруста предстает вовсе не тем светлым чувством, которое могут разделить двое и быть при этом счастливыми. Невротическая любовь, согласно идеям Марселя Пруста, есть чувство, порождаемое и возбуждаемое к жизни самим человеком.

«Женщина в саду». Э. Б. Лейтон. Масло, холст; частное собрание

Мы говорили о несчастной любви. Французская история и литература изобилуют рассказами о страдающих влюбленных, и часто они страдают по вине внешних сил или непреодолимых обстоятельств: деспотичные родители, хитрые соперники, ненавистный супруг, война, несчастные случаи, недоставленные письма… Но порой несчастье является продуктом нашего собственного воображения. В произведениях Пруста мы видим писателя и персонажей, чья романтическая тоска является в основном результатом самовнушения и происходит по причине неуравновешенной психики автора, поскольку он сам признавался в неспособности чувствовать себя счастливым в сердечных делах. Обращаясь к Прусту, мы вторгаемся в сферу невротической любви.

Природу невротической любви Пруст анализирует в начале многотомного романа «В поисках утраченного времени». Рассказчик по имени Марсель пытается установить связь между своими взрослыми экзистенциальными страхами и детскими переживаниями, когда он, находясь наверху, в своей комнате, ждал, чтобы мать пришла поцеловать его на ночь. Самыми тяжкими были вечера, когда приходили гости, и Марселю приходилось прощаться с нею внизу: «…я вынужден был уносить с собой из столовой в спальню тот драгоценный, хрупкий поцелуй, который мама имела обыкновение дарить мне, когда я лежал в постели, перед тем как мне заснуть, и, пока я раздевался, беречь его, чтобы не разбилась его нежность, чтобы не рассеялась и не испарилась его летучесть» [93] . Однажды, когда Марселя отправляют спать без прощального поцелуя, он испытывает невыносимую тревогу, а потому закатывает такую истерику, что матери приходится провести ночь в его в комнате. Но это его не радует: Марсель воспринимает это событие как поражение, поскольку он понимает, что родители вынуждены признать его непохожесть на других мальчиков, и от этого пострадало их идеальное представление о нем.