– Мы все еще его подозреваем, – напомнил Мстислав.

– Я приглядываю, не волнуйся.

Бояров всем своим тщедушным телом развернулся к Масе и улыбнулся ему. Широко, беззубо. Если бы не худоба, он вполне мог бы сойти за киношного мутанта.

– Так что там с твоим разумом? С какой стороны он открылся?

– С неожиданной.

– А конкретнее?

– Я вспомнил, пусть и частично, ТУ ночь. Я был не в себе не только из-за водки, но и из-за усталости… Телесной и духовной. Меня ограбили, поэтому я шел пешком… Не в беговых кроссовках, как сейчас, в резиновых сланцах. Спал на автобусных остановках, ел сухофрукты, продавал то, что имело хоть какую-то ценность… Я мерз, вздрагивал от любого шороха, изо всех сил избегал неприятностей и холодел от мысли о том, что скоро мое путешествие закончится и я встречусь наконец с братом.

– В итоге тебя срубил стакан водки, я понимаю. – Мстислав похлопал парня по руке. – Но ты снова ушел от ответа.

– Павлик много говорил, когда я докричался до него и мы встретились возле бассейна. Понять его было сложно. Человеку в нормальном состоянии – невозможно. Но я сам был чуть сумасшедшим тогда…

– Короче, – устал от «ваты» Борис.

– Он сказал, что в теплице зарыто мое сердце.

– Сердце? – переспросил он.

– Именно так.

– Что за хрень?

– Вот для того, чтобы узнать, что это за хрень, я и пошел в теплицу. Это было вчера вечером. Я обул любимые сапоги Павлика, попробовал ради интереса ананас, затем взял лопату и стал ковырять землю. Но когда первый из кустов свалился, я понял, что творю какую-то глупость. Павлик сочинил странную сказку, а я в нее поверил, пусть и на короткое время. И кто после этого дурачок? Я ушел из теплицы. Но лопату взял с собой.

– Зачем?

– Хотел вырыть несколько луковиц цветка под названием «нарцисс». И посадить их под окнами. Но пошел дождь, и я решил, что сделаю это завтра.

– И ты вернулся к себе?

– Не сразу, но да. Лег спать и был разбужен Святославом. Он сообщил мне о гибели Фатимы.

– И посоветовал бежать?

– Я даже сказал бы, заставил. Он думает, это я убийца. А я не могу доказать обратное. Тем более я проснулся с бурыми пятнами на руках.

– Как они появились?

– В теплице я опрокинул бутыль с каким-то удобрением. Оно тягучее, липкое. Вроде смыл, но не до конца, наверное. А оно еще и кожу красит. Смотрите! – Макс продемонстрировал правую кисть, на которой проступали коричневатые пятна. Как будто йод на нее пролили. – Сейчас посветлели, а до этого прямо бурыми были.

– Все равно на кровь не похоже.

– В темноте – было. Брат не включал света, чтобы не привлечь внимания охранника.

Максимилиан бросил взгляд в окно и воскликнул:

– Эй, мы едем не туда!

– Да, Боря, – согласился с ним Мстислав. – Не туда.

– Правильно мы едем, – процедил Хренов.

– Я верю мальчику.

– А я не особо…

– Просто ты не хочешь отказываться от версии, которая тебе нравится.

– И с ней все согласились, в том числе ты.

– Тогда я еще не видел глаз уже немаленького Маленького Будды.

– Ты субъективен.

– Пожалуйста, останови машину. Просто останови…

Хренов съехал на обочину и заглушил мотор.

– И что дальше? – спросил он у Боярова.

– Пока не знаю. Давай подумаем?

– Вы меня пугаете, – пробормотал Макс. – В чем дело?

– Даже не знаю, как и объяснить, – проскрипел Мстислав. – Но как-то надо… Борис, с чего начать?

– Меня не спрашивай. Я пока молчал бы в тряпочку.

– Это нечестно по отношению к мальчику… – произнес Бояров и, услышав пиликанье своего сотового, достал его и поднес к уху. – Слушаю тебя, сын.

Пока Бояров беседовал с Андреем, Борис рассматривал Масю, буравя его отражение в салонном зеркале. Выглядит безобидно, тут не поспоришь. И располагающе. Но если бы у всех преступников на лицах проступала печать порока, ловить их было бы легче.

– Ребятки, у меня новость для вас, – проговорил Мстислав, закончив разговор. – Мой сын отыскал сердце Максимилиана.

– Чего-чего? – Борис обернулся и посмотрел на Боярова как на умалишенного.

– Он нашел в теплице дипломат. Под тем кустом, который Мася повалил. Нужно было глубже копать…

– И в нем сердце?

– В нем – деньги. Три миллиона долларов.

– Те самые?

– Похоже на то. И, кажется, я теперь все понял. – Он повернулся к Максимилиану. – Сынок, ты уверен в том, что никого не убивал?

– На сто процентов.

– Значит, ты не побоишься вернуться в имение?

– Мне нестрашно, но… Мы договорились с братом о том, что я на время залягу на дно. Это для моего же блага. Меня же арестуют, едва я покажусь на глаза полиции.

– Если твоя совесть чиста, будь уверен в своем будущем. Справедливость восторжествует, и ты останешься на свободе.

– Ой, кто бы говорил, – простонал Хренов.

Бояров шикнул на него и вернулся к диалогу с Масей:

– Скрываться – не вариант, ты это понимаешь? Лучше доказать свою невиновность и жить нормальной жизнью.

– Но как я докажу?

– Мы с Борисом Аркадьевичем тебе в этом поможем.

Хренов закатил глаза. Старик явно выжил из ума.

– Тогда я готов вернуться, – решительно проговорил Максимилиан.

– Слышал, Боря?

– Ага.

– Тогда заводи свою колымагу и поехали.

Отец сказал, что едет вместе с Борисом Хреновым в усадьбу, и Андрей был как на иголках.

Находился он в своей комнате и через дверь орал на Оксану, которая то поговорить хотела, то накормить его, то напоить компотом, то сообщить, какая он сволочь, раз не ценит заботу о себе. Когда раздался стук, но на сей раз в окно, он решил, что это снова она, «невеста», но по его душу явилась Ника. Что еще больше «порадовало».

Андрей приоткрыл створку. Выглянул. А что ему оставалось? Невеста хозяина знала, что он в комнате.

– Надо поговорить, – выпалила Ника. Вид у нее был помятый. Сейчас она выглядела на сорок не только из-за взгляда. Ее лицо как будто поплыло. У многих, если не у всех, с возрастом опускаются уголки губ, становятся более глубокими носогубные складки. И Ника как будто за сутки прибавила себе пятнадцать лет.

– Давай в другой раз?