утверждал Плауфф, а также поможет кандидатам-демократам, идущим ниже по избирательному округу. Как минимум, это заставит Джона Маккейна и Республиканскую партию потратить ресурсы на укрепление своих уязвимых флангов.

Среди различных республиканцев, которые боролись за президентскую номинацию, я всегда считал Джона Маккейна наиболее достойным этого приза. Я восхищался им издалека еще до приезда в Вашингтон — не только за его службу в качестве военно-морского летчика и невообразимое мужество, проявленное им в течение пяти с половиной томительных лет в качестве военнопленного, но и за его противоречивое восприятие и готовность изменить ортодоксальную позицию Республиканской партии по таким вопросам, как иммиграция и изменение климата, которые он продемонстрировал в своей президентской кампании 2000 года. Хотя мы никогда не были близки в Сенате, я часто находил его проницательным и самокритичным, быстрым, чтобы уколоть притворство и лицемерие по обе стороны прохода.

Маккейну действительно нравилось быть чем-то вроде любимчика пресс-корпуса ("мой электорат", — однажды назвал он их), он никогда не упускал возможности попасть в воскресные утренние выпуски новостей, а среди своих коллег он имел заслуженную репутацию непостоянного человека — он быстро взрывался из-за мелких разногласий, его бледное лицо краснело, его косноязычный голос повышался при первом признаке кажущейся обиды. Но он не был идеологом. Он уважал не только обычаи Сената, но и институты нашего правительства и нашей демократии. Я никогда не видел в нем расового нативизма, которым регулярно заражаются другие политики-республиканцы, и не раз видел, как он проявляет настоящую политическую смелость.

Однажды, когда мы вдвоем стояли в колодце Сената в ожидании голосования, Джон признался мне, что не выносит многих "сумасшедших" в своей собственной партии. Я знал, что это часть его шутки — частным образом играть на чувствах демократов и при этом голосовать вместе со своей фракцией около 90 процентов времени. Но его презрение к крайне правому крылу своей партии не было притворством. И в условиях все более поляризованного климата, политического эквивалента священной войны, скромные ереси Маккейна, его нежелание исповедовать истинную веру, обошлись ему очень дорого. Сумасшедшие" в его партии не доверяли ему, они считали его RINO-Republican in Name Only, и он регулярно подвергался нападкам со стороны толпы Раша Лимбо.

К несчастью для Маккейна, именно эти голоса жестких правых возбуждали основной электорат GOP, который с наибольшей вероятностью будет голосовать на президентских праймериз, а не дружественные бизнесу, сильные в обороне, социально умеренные республиканцы, к которым Маккейн обращался и с которыми ему было наиболее комфортно. По мере того, как продолжались республиканские праймериз, и Маккейн пытался привлечь на свою сторону некоторых из тех самых людей, которых он, как он утверждал, презирал — по мере того, как он отказывался от всякого притворства фискальной честности в пользу еще больших налоговых сокращений, чем налоговые сокращения Буша, против которых он когда-то голосовал, и хеджировал свою позицию по изменению климата в угоду интересам ископаемого топлива — я чувствовал, что в нем происходят изменения. Он выглядел страдающим, неуверенным — некогда веселый, непочтительный воин превратился в раздражительного вашингтонского инсайдера, привязанного к действующему президенту с рейтингом одобрения около 30 процентов и крайне непопулярной войной.

Я не был уверен, что смогу победить версию Джона Маккейна 2000 года. Но я был все больше уверен, что смогу победить Маккейна 2008 года.

Это не значит, что я думал, что гонка будет легкой. В борьбе с американским героем выборы не будут решаться только по вопросам. Действительно, мы подозревали, что центральным вопросом будет вопрос о том, сможет ли большинство избирателей смириться с мыслью о том, что роль главнокомандующего будет исполнять молодой, неопытный афроамериканский сенатор — тот, кто ранее не служил в армии или даже в органах исполнительной власти.

Я знал, что если я хочу заслужить доверие американцев на этом фронте, мне нужно говорить с максимально информированной позиции, особенно о роли страны в Ираке и Афганистане. Именно поэтому, спустя всего несколько недель после того, как я получил номинацию, мы решили, что я отправлюсь в девятидневную зарубежную поездку. Предложенный график был жестоким: помимо короткой остановки в Кувейте и трех дней пребывания в Афганистане и Ираке, я должен был встретиться с лидерами Израиля, Иордании, Великобритании и Франции, а также выступить с важным внешнеполитическим докладом в Берлине. Если бы нам удалось осуществить эту поездку, мы бы не только развеяли опасения избирателей относительно моей способности эффективно действовать на мировой арене, но и подчеркнули — в то время, когда избиратели были глубоко обеспокоены напряженными союзами в годы правления Буша — то, как может выглядеть новая эра американского лидерства.

Конечно, учитывая, что политическая пресса будет следить за каждым моим шагом, существовала большая вероятность того, что что-то может пойти не так. Даже один промах мог укрепить мнение о том, что я не готов к прайм-тайму, и загубить нашу кампанию. Моя команда решила, что рискнуть стоит.

"Хождение по канату без сетки", — сказал Плюффе. "Именно тогда мы лучше всего себя чувствуем".

Я указал на то, что это я, а не "мы" опасно завис в воздухе. Тем не менее, я покинул Вашингтон в хорошем настроении, стремясь отправиться за границу после полутора лет, проведенных в предвыборной борьбе.

Вместе со мной в поездке по Афганистану и Ираку участвовали два моих любимых коллеги, оба опытные во внешней политике: Чак Хейгел, член Комитета по международным отношениям Сената, и Джек Рид, член Комитета по вооруженным силам. По характеру эти два человека не могли быть более разными. Джек, либеральный демократ из Род-Айленда, был небольшого роста, студентом и сдержанным. Гордый выпускник Вест-Пойнта, он был одним из немногих сенаторов, проголосовавших против санкционирования войны в Ираке. Чак, консервативный республиканец из Небраски, был широкоплечим, экспансивным и полным хорошего настроения. Ветеран Вьетнама с двумя "Пурпурными сердцами", он голосовал за войну в Ираке. Их объединяло неизменное почтение к вооруженным силам США и вера в разумное использование американской мощи. Спустя почти шесть лет их взгляды на Ирак сблизились, и теперь они были двумя самыми язвительными и авторитетными критиками войны. Их двухпартийное присутствие в поездке помогло отвести любую критику, что это был предвыборный трюк; а готовность Чака не только поехать со мной, но и публично похвалить некоторые аспекты моей внешней политики, всего за четыре месяца до выборов, была смелым и щедрым жестом.

В субботу в середине июля мы приземлились на авиабазе Баграм, расположенной на шести квадратных милях к северу от Кабула, на фоне зубчатых вершин Гиндукуша, и служившей крупнейшей военной