— Ну, и Меркушев напоследок, — и Лебедев загнул оставшиеся два. — Это если и его контакты посчитать… В общем, обрубили всё.

И он распрямил пальцы и показал Михайлову пятерню.

— Вот они, дорожки твои.

И положил руку на стол.

— Вот они где!

— Мы под наблюдением, — в раздумье произнёс Михайлов. — И на переговоры нам попку какого-то подставляют. Это хорошо?

— А и хрен с ним, — заявил Лебедев. — Мне не важно, что они говорят сейчас. Мне гораздо важней то, что они скажут потом.

— Потом? — Михайлов пожал плечами. — Может, и ничего не скажут.

— Посмотрим, — сказал Лебедев. — Как на грузе своём попадутся — запрыгают. Обязательно запрыгают, задёргаются. И к нам придут. Приползут! И тогда… Тогда разговор будет. По существу.

— Где гарантия, что они начнут вывоз?

— Гарантия?

Лебедев помедлил, обдумывая ответ.

— Ну, Лексеич, я тебе скажу так. Спугнуть мы их спугнули, это точно. И до товара их мы доберёмся в любом случае. Не сейчас, так потом. Товар-то палёный. С наших же военных складов. Прямым ходом они его на Запад не отправят. Значит, остаётся кривым. Держать же его здесь тоже опасно. Почему? Потому что мы здесь. Ходим как голодные коты возле крынки и спать им спокойно не даём. Говорить с нами по делу они тоже не рвутся. Стало быть, толкают на крайние меры и провоцируют на резкие движения. Вывод? Им надо выталкивать товар за кордон и как можно раньше.

— Паромом?

— А какая на хрен нам разница, Лексеич? Хоть аэропланом! Нам то главное слить информацию об их сделке с оружием и потом устроить большой шухер по всем правилам. И что после этого о них подумают их друзья на Западе? Часть товара у нас. Стало быть, весь груз они по любому не доставят. Следовательно, никогда не смогут доказать свою непричастность к гибели парома. Усекаешь? Паром на дне, часть оружия пропала. И кто они после этого для прогрессивного человечества? Часть Европы или засранцы, которые связались с мафией и погубили людей? Ну, давай твой ответ.

— Ответ простой, — сказал Михайлов. — Их партнёры на Западе перетрусят, побоятся расследования… Действительно, а вдруг там и впрямь что на борту парома было? И объявят место гибели морским захоронением. Местом вечного упокоения невинных душ, ворошить которое ни к в коем случае нельзя. И сами любопытных будут отгонять. А мы им в этом поможем. С нашей-то свободной прессой!

— Точно! — радостно воскликнул Лебедев. — Красивая комбинация? А ты, дурилка, всё линии рисуешь. Головой бы подумал, прежде чем бумагу портить.

— Стало быть, просигналим портовым? — спросил Михайлов.

— Уже, — ответил Лебедев.

— И когда?

— Сегодня утром…

Лебедев посмотрел на часы.

— На борту, Лексеич. Закладка уже на борту. Таймер активизируем через четыре дня. На выходе.

И добавил:

— Лучше крестик нарисуй. Тоже красиво…

24 сентября, 1994, суббота, 10.35, лесной хутор

Хенрик обошёл дом и заглянул в окно с тыльной стороны.

Всё то же самое.

В изрядно запылённом уже окне отражалось только его собственное лицо.

«А виски мне не очень ровно подстригли» отметил Хенрик и погладил свои аккуратно и коротко подстриженные волосы.

— Хозяин! — позвал Хенрик. — Гостей сегодня принимаете?

Тихо было в этом глухом краю.

Дом, выкрашенный когда-то жёлтой, а теперь уже грязно-бежевой краской, и впрямь стоял вдалеке от дорог.

Хенрик почти час плутал по лесу, припоминая но ходу описание дороги к хутору, которое пунктуальный Андрес вытянул-таки в своё время у свидетеля.

Рассказ Раудсеппа был довольно сбивчивый и путаный, потому и дорога к его жилищу оказалась нелёгкой.

Хутор, что приютился посреди большой и наполовину выкошенной лесной поляны, состоял из дома о четырёх окнах и двух дверях (обе, похоже, были заперты), двух сараев, одного коровника и какой-то небольшой пристройки, сколоченной из плохо обструганных тёмных досок, и довольно криво прилепленной к стене дома.

Хенрик стучал в двери и окна уже минут десять (в надежде, что хозяин ходит где-нибудь рядом и когда-нибудь придёт всё-таки полюбопытствовать, кто это там к нему ломится).

Но то ли хозяин был далеко, то ли он не был любопытен, но никакого интереса к незваному гостю он не проявил.

Хенрик был уже настолько вымотан долгой дорогой (машину он оставил на дороге, километрах в трёх от хутора, и пошёл напрямик через лес) и бесплодными хождениями по хутору, что, выругавшись шёпотом в адрес негостеприимных хозяев, присел отдохнуть на окружавшую дом невысокую ограду, сложенную из светло-серого полевого камня.

«Буду ждать» решил Хенрик. «Хоть до вечера. Вечером-то должен хоть кто-нибудь показаться? Или может…»

И тут на мгновение мелькнула неприятная догадка.

«А если он сбежал от греха подальше? Или в лесу где-нибудь прячется? Может, он меня давно заметил да и побежал прочь, лишь бы со мной не встречаться. Где мне его тогда искать?»

Потом подумал и решил:

«Всё равно подожду. Надо шанс использовать. Не могу же, в самом деле, каждый день сюда ездить».

Минут через пятнадцать неподвижного сидения Хенрик решил уже было ещё раз пройтись вокруг дома (может быть, где-нибудь припрятана записка для супруги?.. супруга-то у Раудсеппа есть, это комиссар знал точно).

Но тут он услышал тихое и не слишком мелодичное пение, доносившееся с края лесной опушки.

Хенрик встал и подошёл ближе к деревьям, пытаясь определить, кто это показался наконец в здешних безлюдных местах.

Тихая песня неожиданно прервалась («Заметили меня» понял Хенрик) и минуты через две из леса вышла пожилая, лет пятидесяти-пятидесяти пяти, полная, светловолосая женщина в вязаной синей кофте, чёрной юбке и высоких резиновых сапогах. Женщина несла две старомодных, туго набитых холщовых сумки (из одной сумки высовывалось криво заткнутое пробкой горлышко пивной бутылки).

Женщина шла к дому медленно, словно раздумывая, а не повернуть ли обратно. И на комиссара смотрела настороженно и недоверчиво, хотя и без всякого испуга.

«Жена его» догадался Хенрик.

И сразу решил взять инициативу в разговоре в свои руки.

— Старший комиссар полиции Хенрик Крулл, — комиссар показал женщине удостоверение, на которое она, впрочем, никакого внимания не обратила.

— Могли бы и поздороваться, — заметила она.

— Добрый день, — сказал комиссар.

— А я Анна, — представилась женщина. — Вы, наверное, к дураку моему?