– Здесь, любимый хан?

– Нет, поднимемся на пару верст выше по течению. Здесь слишком плохо пахнет.

– Простите, любимый хан, может быть, послать в помощь уважаемому Фатих-бею тысячи из Каламита? – осторожно предложил доверенный сотник, но Сахыб-Гирей отрицательно покачал головой:

– Ему не нужна помощь, Мирим-мурза. Будет лучше, если мы последуем заветам Аллаха и предадим земле тела наших павших единоверцев.

– А-а-а…

– Нет, Мирим-мурза, – снова покачал головой Гирей. – Фатих-бей ничего не сможет сделать. Он ведет битву третий день, а значит у него уже кончились стрелы. Он может только пугать русских долгим преследованием. И то недолго, потому, что у него нет даже еды! Исполняй свой долг перед Аллахом, мой храбрый воин, и забудь про то, чего нам все равно не удастся увидеть.

Калги-султан вернулся с десятью тысячами смертельно усталых нукеров только на пятый день. Он преследовал уходящий обоз почти сто верст и несколько раз вступал в короткие, но яростные схватки, но в конце концов вынужден был признать поражение. Невозможно голыми руками сражаться с врагом, не жалеющим стрел, и выпускающим их по несколько сотен за раз, убивая и раня лошадей десятками и поражая многих воинов, рычащих из-за своего бессилия. К тому же, иногда стрельцы устраивали засады во встречных ериках или оврагах – и тогда счет пораженных свинцовой картечью шел уже на десятки.

– Вот и все, – кивнул хан, думая о том, что станет писать султану. – Придется возвращаться в Крым…

Однако никаких писем не понадобилось. Когда после десятидневного перехода злые и голодные тысячи вышли к Ор-Копе, то они обнаружили там стройные прямоугольники многотысячного янычарского строя, перегораживающего дорогу на полуостров.

От строя, в сопровождении нескольких воинов, навстречу головному отряду выехал на ослепительно-белом жеребце богато одетый османский чиновник. Одновременно вдоль татарских тысяч помчалось еще два десятка нукеров в простых халатах и волчьих шапках.

– Слушайте, и не говорите, что вы не слышали, – негромко произнес чиновник.

– Слушайте, и не говорите, что вы не слышали! – почти одновременно с ним заорали распределившиеся вдоль длинной походной колонны глашатае.

– По повелению повелителя Великой Оттоманской империи, непобедимого и премудрого султана Селима, да продлит Аллах его годы, паша Сахыб-Гирей более не крымский хан! Фирманом величайшего из султанов крымским ханом объявляется храбрый воин и наследник рода Чингизова Девлет-Гирей!

– Как это? Кто посмел?!

Ехавшие в середине колонны, а потому услышавшие указ наравне с простыми нукерами, калги-султан и Сахыб-Гирей вывернули на густую траву, помчались вперед, вскоре остановившись перед османским посланцем.

– Тебе, паша Сахыб, – спокойно сообщил чиновник, – новым ханом назначено жить в Карасубазаре с нукерами, которые пожелают за тобой последовать.

– Это неправда! – воскликнул Фатих-бей. – Султан всегда любил Гирей-хана и никогда не станет его смещать! Это измена! Измена!

Он повернул коня и помчался вдоль колонны, выкрикивая:

– Измена! Предательство! Нашего хана предали! Вперед, храбрые воины! Отомстим на нашего повелителя! Выкинем подлого выскочку прочь из Крыма!

Однако из рядов не послышалось ни единого выкрика в его поддержку. Оставшиеся без добычи и многих родичей и знакомых татары не собирались умирать за своего неудачливого правителя. К тому же, великий султан Османской империи имел полное право назначать и смещать подвластных ему ханов, и многотысячные ряды непобедимых янычар лишний раз подтверждали как это право, так и то, что встретивший их чиновник не самозванец, а полновластный паша Великолепной Порты.

Впрочем, престарелый Сахыб-Гирей, в отличие от своего куда более молодого и честолюбивого калги-султана не собирался оспаривать указа. Он давно чувствовал, как влияние на жизнь в ханстве медленно, но неуклонно уходит из его слабых рук к молодому и воинственному племяннику. Девлет каждый год привозил на рынки торговых городов добычу и невольников, он награждал преданных нукеров, от его немилости голодали и разорялись целые рода, которых он не допускал в свои орды, которым не доставалось никакой доли от его набегов. В свои почти семьдесят лет Сахыб не мог противопоставить родственнику почти ничего. Ведь даже пошли он в набеги своего калги-султана или другого родича – слава все равно достанется им.

Хану оставалось только надеяться на милость султана и ждать, каким образом подросший хищник попытается захватить власть. Отравит старого дядюшку? Подошлет убийц? Возьмет Бахчи-сарай штурмом и зарежет его самолично? Подговорит на убийство кого-то из ближайших сановников?

Девлет предпочел сменить его мирной интригой через каких-то стамбульских покровителей. Что же, нужно быть благодарным милосердному родственнику.

– Ты поедешь со мной, Мирим-мурза? – не поворачивая головы, спросил старый Гирей.

– Простите меня, любимый хан, – смутился сотник, – но мне нужно вернуться к родному кочевью.

– А ты, Фатхи?

– Простите, любимый хан…

– Я поеду с вами! – вскинул подбородок один из десятников.

Сахыб благодарно кивнул:

– Я рад твоей преданности, Муса. Не беспокойся, я не стану пользоваться ей очень долго. – Смещенный хан поднял глаза на османского чиновники, улыбнулся сухими желтыми губами: – Передайте великому султану мою благодарность за оказанные милости и пожелания долгих лет жизни.

– Остановитесь, любимый хан! – примчался на взмыленном коне Фатих-бей. – Остановитесь! Нукеры любят вас! Вы выгоним всех самозванцев и посадим подлого предателя Девлета на кол! Мы…

– Ты больше не калги-султан, Фатих, – поворачивая коня, сказал Сахыб-Гирей. – Опомнись, и не противься воле султана. – Он оглянулся на терпеливо ожидающего на переступающем тонкими ногами жеребце чиновника и добавил: – Прошу тебя, Фатих. Поклянись на верность племяннику моему, Девлету, и служи ему так же преданно, как и мне. Прощай Фатих. Мне кажется, мы больше не увидимся.

* * *

Сахыб оказался прав. Его калги-султана Девлет зарезал собственными руками, едва тот переступил порог его дворца, намереваясь произнести вассальную присягу. К этому времени новый хан успел перебить всех детей, которых обнаружил в ханском гареме – правда, своих рук невинной кровью он не марал, всего лишь отдав приказ самым преданным нукерам. Остальные телохранители, разбившись на полусотни, помчались по кочевьям, отданным прежним Гиреем своим ближайшим родичам, по отдаленным улусам и родам, где проживали иные родственники и потомки древнего Чингизовского рода, способные хотя бы в малой мере претендовать на крымский трон. Дольше всех прожил престарелый Сахыб – его задушили в конце августа. После этого Девлет-Гирей стал полным сиротой. Самым одиноким ханом за всю историю Крыма.

Янычарские тысячи простояли у Ор-Копы до глубокой осени, пока по утрам пожухлая трава не стала покрываться инеем, а в полдень изо рта у людей на начали вырываться клубы белого пара. Но воины не роптали. Девлет-Гирей сдержал свое слово, и они имели вдосталь молодой баранины, сыра, кумыса, а также покорных невольниц – частью бывших обитательниц гаремов Сахыба и его ближайших советников и родичей, частью еще непроданных после последнего набега пленниц. Гирей не пожалел для султанской гвардии даже нескольких больших шатров, в которых могли укрываться от погоды сотники и десятники, а также огромного количества коротких овчинных тулупов, которых хватило всем воином до последнего пикинера.