Кодекс правил сходит с ума, а Директор кричит на меня, чтобы я отправлялся домой. Ги ушла поговорить с кем-то, так что негде найти «инструменты» для Укрощения Тигров, а мысль о том, чтобы сегодня предпринять еще что-то более страшное, чем зайти в раздевалку (полную людей, которые стали за эти короткие месяцы моими кумирами), — смехотворна.

Однако впереди еще бо́льшие испытания.

— Жокеи, пожалуйста!

Время выходить. Тебя захватывает ветер с побережья, как только ты выходишь из весовой. Люди ходят в пальто, а мы — в шелке. Ги не упоминала о ветре…

Я впервые встречаю Гэри Мура. Он джентльмен и избавляет меня от неловкости. Звучит гонг, и Гэри подсаживает меня. Гэри Мур, один из лучших тренеров в стране, только что подсадил меня на одну из скаковых лошадей на скачках в Брайтоне, и меня выводит на ипподром человек из его команды. Я испытываю искушение кричать от радости, но потом вспоминаю про «терку для сыра». Мой Театр жизни уже трусит и подпрыгивает, и я должен ровно проехать на этом скаковом коне весь путь до старта — полторы мили легким галопом, а затем остановить его. Или меня ждет школа Родин?

Пока мы спускаемся по крутому склону (маленькой узкой тропинке между парадным кругом и ипподромом), позади нас начинается суматоха и наш конюх издает крик. Я ловлю направление ее взгляда, устремленного мне за спину, и как раз вовремя. Вижу, как вставшая на дыбы лошадь без всадника (жокей красочно летит назад, по направлению к толпе) вырывается у конюха, ведущего ее вверх, и начинает нестись вниз по склону.

Мой конь — Театр жизни, мой конюх и я — создаем затор в узком проходе. Мы стараемся заставить Театр жизни двигаться вперед, но он занял такую позицию, будто ему любопытно посмотреть, что же произойдет дальше.

Дальше происходит вот что: обе лошади подпрыгивают и падают, и я падаю с ними. Ударяюсь о землю и помню чувство, будто нахожусь в стиральной машине. Сворачиваюсь в тугой клубок, и у меня мелькает мысль: случалось ли когда-нибудь что-то подобное с Фрэнки. Я медленно разворачиваюсь, чтобы взглянуть, что происходит вокруг, и вижу зверя с восемью конечностями со сверкающими металлическими подковами, который вертится рядом со мной. Я снова принимаю форму шара.

Лошади — не самые изящные создания, когда лежат на спине, запутавшись друг в друге и пытаясь подняться. Особенно тогда, когда они полностью экипированы и в панике. Я догадываюсь, что получил, как минимум, несколько ушибов на теле и несколько трещин в костях, но каким-то образом встаю… и встречаюсь с глазами красивой женщины.

— Как вас зовут? — спрашивает она меня.

— Джим, — отвечаю я. — А вас?

— Не наглейте, — следует ответ. И по мере того, как я начинаю фокусировать взгляд, большие зеленые буквы на ее нарукавной повязке начинают образовывать слово «ДОКТОР».

Она показывает пальцы, чтобы я посчитал, сколько их, а затем просит проследить за ее указательным пальцем, перемещая его перед моим лицом. Наконец, она снова спрашивает мое имя, чтобы узнать, дам ли я тот же ответ, что и прежде. К сожалению, я так и делаю. Это была большая ошибка.

— Что ж, Джим, я сообщаю вам, что вы можете участвовать в скачках.

— Простите. Что вы сказали?

— Все хорошо, — говорит она. — Вы способны участвовать в скачках!

Ясно, что у нее совершенно другие представления о том, что «хорошо» для меня.

На горизонте появляется Ги, она направляется к нам. Позади нее вижу Гэри. Ясно видя мое сомнение следовать Правилу 1 — «не бояться действовать», и понимая, что ситуация может привести к бегству ее подопечного на Брайтонский причал, она хватает меня за левую лодыжку и закидывает на спину коня. Гэри берет поводья, и мы выходим на ипподром, прежде чем я успеваю вспомнить о «терке для сыра».

Я верхом на Театре жизни следую вниз к старту, но вот откуда ни возьмись к нам подлетает другая лошадь. Ее наездник в беде. Лошадь несет, а он раскачивается у нее на спине. До этого момента Театр жизни и я шли приятным ровным легким галопом, но эта встреча распаляет моего мальчика, и он срывается с места. Я ослабляю свой вес сзади и начинаю натягивать поводья, надеясь, что он вернется ко мне, но, как только я это делаю, поводья выскальзывают из пальцев моей правой руки. Это судьба. Я смотрю вниз.

Тот факт, что я должен смотреть на свою руку, чтобы понять, как она действует, должен был бы стать предупреждающим знаком.

Театр жизни возвращается под контроль, но тут я вижу, как один парень выходит из игры, направляясь к школе для девочек Родин. Конь совершает вынужденную остановку лишь в дюймах от «терки для сыра». Жокей продолжает полет, врезается в нее вытянутыми руками и ногами и, кажется, на мгновение зависает на терке, подобно персонажу мультфильма, прежде чем соскользнуть на землю. Одним конкурентом стало меньше.

Что ж, говоря кратко, мы вернулись домой не в блеске славы после первых скачек. Театр жизни был очень медленным на старте (кто мог винить его?), и мы пришли в глубине «хвоста». После представления я отбыл в больницу. Никогда в жизни я не был так сильно напуган.

Я сидел там, в больнице, размышляя, стоит ли мне продолжать. Я соблюдал специальную диету шесть месяцев. Я потерял почти четверть своего веса. Я ездил верхом каждое утро и бегал каждый вечер. Я сменил дом и задирал нос в Ламборне, говоря всем, что «собираюсь стать жокеем через год», и не все приветствовали мою неуклюжую самонадеянность. А теперь я хотел бросить начатое — больше всего на свете.

Нет, не соглашусь на это. Я уже отказался от уютной домашней жизни. Когда вы учитесь ездить верхом на скаковых лошадях, вы часто ударяетесь о землю. Но ничто и никогда не было таким тревожным, как этот инцидент. Это была проверка в реальных условиях.

Я высчитывал, каким путем идти, кого я подведу, кто стал бы надо мной насмехаться, если бы я остановился. Я искал способ оправдаться перед всеми — и перед собой.

Зазвонил телефон. Это был Ричард Данвуди.

Впервые я встретил Ричарда в Ламборне, и время от времени он выступал на тех же конференциях, что и я. Мы стали друзьями, и он ездил верхом наравне со мной во время заездов галопом, чтобы немного потренировать меня. Для тех из вас, кто ничего не знает о верховой езде, Ричард одержал победу на Grand Nationals, Чемпионской скачке, взял Челтнемский золотой кубок и трижды становился жокеем-чемпионом. Кроме того, он работал с Дикой Орхидеей — вероятно, самой знаменитой и любимой лошадью на европейских скачках.

Я сказал Ричарду, что подумываю над тем, чтобы все бросить. «Довольно справедливо, — ответил он. — Но помни, что у этого есть последствия. Ты будешь сидеть на диване и смотреть свои скачки, где кто-то другой выступает на твоей лошади и проживает этот момент, пишет твою историю. Если тебе нормально с этой мыслью, хорошо — остановись сегодня. Если же тебе это не нравится, возьми выходной, поправься и возвращайся в седло».

Дилемма была простой. Я хочу выступать на скачках на ипподроме по правилам жокей-клуба, транслируемых по телевидению, и доказать, работают мои Десять правил или нет? Если хочу, то мне надо выздороветь и сесть на лошадь, как только смогу. Если нет, мне следует вернуться в Лондон и прекратить это все.