общей массой тупых глаз и шепотков — возбужденное зеленое мерцание, неизменно притягательное и нежное, такое бодрящее, живое, яркое, как и его мнимый владелец; и новый, холодный, острый взгляд. Он словно обжигал Джека своими случайными касаниями, заставлял его нервно сжиматься, но своей враждебностью разве что и привлекал внимание. Джонсон и вправду на него смотрела. Неотрывно, с язвящим интересом и откровенной пошлостью, которой не мог передать даже весь ее сегодняшний образ. Потому парень выпрямил спину и продолжил истязать пустоту класса своим сухим, но ровным и на удивление спокойным голосом:

— Говоря о выборе, нельзя не затронуть и тему собственного мнения, верно? Но здесь не нужно глупых сравнений и до смешного банальных примеров — все ясно, как чистый лист бумаги. Наши сочинения, мисс Молли. Те самые сочинения, которыми вы разукрашиваете свои серые одинокие будни, то, чем вы упиваетесь, разрушая созданное несколькочасовыми усилиями… Не понимаете? Нет, скажите, разве вам не ясны мои слова? — Джек с вызовом посмотрел на умолкнувшую в нескрываемом изумлении учительницу, на то, как она неловко одернула концы и без того длинной юбки дрожащими пальцами. — Вспомните только, как вы смело перечеркивали красными чернилами мнения учеников, их размышления на данную тему лишь потому, что эти слова не совпадали с имеющимся у вас шаблоном. А после сыплются обвинения за то, что в людях напрочь отсутствует творческое начало, что они потеряли свою индивидуальность из-за общения с отвратительнейшими сверстниками. Но разве не вы убиваете в нас прекрасное, разве не вы заставляете терпеливо сглатывать рвущиеся из сердца волшебные мысли и перестраивать их под классический литературный стиль? К примеру, я не обращаю внимания на вашу монотонную болтовню и не засоряю мозг этими понятиями; только поэтому, когда закрываю глаза, мне удается видеть бесконечное маковое поле и что-то, спрятанное в самом его сердце; лишь по этой причине я и сейчас ощущаю легкий запах свободы и слышу, как порывы ветра перебирают огненно-красные бутоны. И, знайте, я безумно рад, как и Шекспир, наверное, радовался бы тому, что его замечательные сочинения не попали в ваши руки. А стихотворения я не знаю ни строчки.

Джек замолчал, почувствовав себя насквозь выжатым внешне и внутренне, и неторопливо прошел на свое место. Веселые глаза, висящие некогда в душном воздухе, бесследно исчезли.

С хорошенького лица мисс Фридман пропал ее очаровательный румянец, из-за чего щеки скукожились, став похожими на вымазанные побелкой апельсиновые корки, а лоб исказился двумя глубокими складками. Она, казалось, переживала серьезную борьбу с визгливой истерикой, склоняясь пока что к ледяному спокойствию, а потому только сухо выдала:

— Благодарю вас за это откровенное выступление, мистер Дауни. А сейчас, если вы не возражаете, я продолжу невероятно скучный и никому, видимо, не интересный урок своими нудными размышлениями. С вашими взглядами на жизнь мы разберемся позже, но уже с участием мистера Лоуренса.

Сказав это, Молли вернулась к теме своего изначального рассказа, но теперь говорила еще более сухо и скомкано, как будто в мыслях была далеко не в классе, а в известном лишь ей одной месте. В свою очередь, на весь следующий час парень стал самой настоящей знаменитостью — слухи разлетелись крайне быстро, и почти каждый проходящий мимо ученик считал своим долгом подойти чуть ближе и заглянуть брюнету в глаза, как бы спрашивая самого себя: «Настоящий ли он? Дышит? Моргает? Тогда почему…» И, ничего не спрашивая, обходя Джека стороной так, будто он какой-то новый музейный экспонат, распускал шепот по школьным коридорам, не замечая, как он сливается с другим, превращается в огромную неразрушимую невидимую сеть.

Ты заставил их сомневаться, — перекрывал общий шум внутренний голос, произнося слова едва слышимо, но парню и не требовалось большего. — Поселил в них неуверенность. Это как в Древней Греции, помнишь, отец зачитывал тебе любимые отрывки из книг? Когда один вольнодумец из гудящей толпы кричит свою истину, пытается донести ее до других, отвлекшихся от грозный речей царя, его на некоторое время начинают уважать, а после… Подвешивают за пятки виноградными лозами и хлещут ими же до тех пор, пока ты не забудешь даже свое чертово имя или вовсе не разучишься говорить. Такое уж у тебя воображение, Джеки, не меня за это нужно винить — я лишь озвучиваю то, в чем ты сам себе боишься признаться…

Сразу же после окончания этого невыносимо долгого урока Молли выскочила из кабинета, и длинная серая юбка в то же мгновение исчезла за дверью директорской комнаты — спустя же еще сорок минут по школе в очередной раз пробежался очередной слух о том, что Дауни снова вызывают на серьезный разговор. И Джек уже заранее знал, в чем он будет заключаться и как пройдет — суровое и задумчивое лицо мистера Лоуренса ненадолго смутится, пока растроганная и расчувствовавшаяся женщина будет жаловаться ему в присутствии парня, ожидая на ответное раскаяние и сочувствие, ну или хотя бы самую толику откровенных извинений. А сам Дауни будет сидеть смирно, как будто заглотил целиком длинную палку, и теперь она пробивает ему насквозь ребра, сливается с позвоночником и выходит где-то из шеи, острыми сучками впиваясь в нежную кожу, но он будет покорно молчать и слушать все, что скажут сидящие перед ним люди. Заметит, как румянец на щеках Молли то пропадет, то вновь появится, чтобы после исчезнуть снова под пленкой нечеловеческой бледности; как сама она прикусит губу, сожмет тонкие пальцы в крепкий кулак до выделения костяшек и что есть сил будет пытаться сдержать захлестывающие ее эмоции. Наверняка брюнет подумает о дальнейшей судьбе Фридман: о том, как она придет вечером домой и не сможет взять в руки ожидающую ее с прошлой ночи книгу; как сядет за стол, и кусок не полезет в горло (даже те самые купленные в честь грядущего выходного дня овсяные печеньки будут смирно лежать в глубоком блюде, не тронутые и подавно забытые). Она только будет молча смотреть на бегущую за окном жизнь и еще раз вернется в своих воспоминаниях к самовлюбленному эгоисту-ученику, который так позорно ее унизил при всем остальном классе. Джек примется усердно всматриваться в ее расстроенное и чуть потускневшее выражение, пытаться увидеть там что-то новое, хоть немного отличимое от тоски и печали — будь то одиночный светлый блик или же короткий и необъяснимый ничем блеск — но безрадостные глаза останутся неизменно безрадостными.

Как и предполагалось, спустя десять минут тучных вздохов Франклина и протяжных всхлипов мисс Фридман Джеку в очередной раз сделали строгий выговор и освободили