От таких слов Малта пришла в тихую ярость – и больше не обменялась с сатрапом ни словом. Даже когда настала ночь и самый могущественный человек в мире принялся без умолку жаловаться на темноту, холод и сырость. Да не просто жаловаться. У него обнаружился редкостный дар во всех бедах и неудобствах винить лично ее или по крайней мере Удачный… ну там, на худой конец, – жителей Дождевых Чащоб. Очень скоро Малте хуже горькой редьки надоело его нытье. Оно было даже хуже, чем жужжание мириад крохотных комаров, которые с наступлением сумерек вылетели на охоту и с остервенением накинулись на трех новых жертв.

Когда наконец занялся рассвет, Малта честно попыталась убедить себя, что новый день означал новую надежду. Если бы так! Единственная досочка, более-менее подходившая в качестве весла, не продержалась и до полудня, а все усилия Малты выбраться из стремнины лишь до предела измотали ее, не принеся никакого успеха. В конце концов досочка развалилась у нее прямо в руках, изъеденная водой. Теперь им оставалось лишь беспомощно сидеть и смотреть на реку, уносившую их все дальше от Трехога.

А сатрап продолжал вести себя точно избалованный и капризный младенец, которому скучно, неуютно и муторно. Для такого дитяти лучший выход из положения – затеять с кем-нибудь ссору.

Он вдруг спросил:

– Так почему до сих пор никто не пришел нам на помощь?

Малта покосилась через плечо и сухо поинтересовалась:

– А с какой стати кому-то нас тут искать?

– Но ты же кричала им, когда нас проносило мимо Трехога. И мы тоже кричали!

– Одно дело кричать. Быть услышанным – совсем другое.

Тут подала голос Кикки.

– Что же теперь с нами будет?

Она говорила очень тихо и до того невнятно, что Малта едва разобрала сказанное. Подруга между тем открыла глаза и смотрела на Малту. Глаза у нее были так налиты кровью, что Малта слегка испугалась, подумав, не так ли выглядят и ее собственные.

– Честно говоря, даже не знаю.– Малта облизнула губы, но язык был таким же сухим, как и все во рту. – Если нам сильно повезет, нас все-таки вынесет в заводь или на мелководье. А если везение совсем разгуляется, мы можем встретить живой корабль, идущий вверх по реке. Но это, впрочем, сомнительно. Я слышала, все они сейчас заняты тем, что отгоняют от Удачного калсидийцев. Надо продержаться до тех пор, пока течение не вынесет нас в море. Там мы можем встретить какой-нибудь проходящий корабль, и он нас подберет. Если, конечно, наша лодка до тех пор не развалится.

«И сами ежели не помрем»,– добавила она про себя.

– Мы, скорее всего, погибнем, – торжественно изрек Касго. – Ах, что за трагедия – мне, властителю, умереть столь молодым! И ведь моя смерть повлечет за собой еще множество, ибо кто после моей кончины сможет поддержать мир между моими вельможами? Некому будет воссесть на Жемчужный Трон после меня, ведь я умру в самом цвете юности, не оставив наследников. Вся Джамелия будет горько скорбеть, а Калсида утратит всякий страх и открыто бросит вызов моей державе. Пираты станут жечь и грабить мирные поселения, и некому будет укротить их свирепость. Моя бескрайняя и ныне процветающая империя обратится в прах. И все это – по вине ничтожной девчонки, дремучей деревенщины, не сумевшей узреть предоставленную ей возможность постичь совершенство.

Малта выпрямилась до того резко, что лодочка опасно качнулась, а Кикки испуганно вскрикнула. Малта оставила без внимания ее ахи и охи и наконец-то повернулась к сатрапу.

Касго сидел на корме, подтянув колени к самому подбородку и обхватив их руками, и более всего напоминал десятилетнего мальчишку, надувшегося на весь белый свет. У него была бледная кожа, изнеженная давней привычкой избегать солнца и свежего воздуха, и близость едкой воды сильно сказывалась на ее состоянии. Помнится, на балу в Удачном его бледность и тонкие черты казались Малте до невозможности романтичными. Теперь она видела перед собой испитого и болезненного юнца.

И ей до смерти хотелось выкинуть его прямиком за борт.

– Без меня ты уже давным-давно умер бы! – мрачно заявила она. – Забыл, как вы с Кикки оказались заперты в комнате, которую заливала жидкая грязь? А? Забыл уже?

Сатрап не остался в долгу.

– А как, спрашивается, я в ту комнату угодил? Твои сограждане постарались. Они напали на меня и похитили, чтобы запихнуть в подземелье. Насколько мне известно, они уже отправили письма, требуя выкупа. – Касго задохнулся, закашлялся, но все-таки продолжал: – И что меня вообще понесло в вашу клопиную дыру, по ошибке именуемую городом? Что, спрашивается, я увидел там по приезде? Богатое и удивительное место, о котором Серилла все уши мне прожужжала? Ха-ха! Хорошенькая роскошь – крохотная грязная гавань, кучка жадных купчишек, не говоря уже о некоторых купеческих дочках с их неумеренными притязаниями и полным отсутствием хороших манер. Да ты на себя посмотри! Верно, был у тебя краткий миг красоты. Всякая женщина бывает красива едва ли не единственный месяц в своей жизни, а тебе и того не досталось. Видела бы ты себя сейчас – с высохшей кожей, в лохмотьях да еще и с этой отвратительной блямбой на лбу. Твой миг красоты мелькнул и пропал, и ты не сумела должным образом использовать подвернувшийся шанс позабавить меня. Не исключено, что я сжалился бы над тобой и увез тебя ко двору, чтобы ты хоть одним глазком посмотрела, что такое по-настоящему красивая жизнь. Но на это у тебя не хватило ума! Ты мне отказала, и в результате я вынужден был задержаться на вашем никчемном деревенском балу, чтобы в результате пасть жертвой заговорщиков и грабителей. И вот теперь я погибну, и вместе со мной обратится в прах все нынешнее величие Джамелии! А все из-за твоего неумеренного самомнения, девка! – Касго снова закашлялся и провел языком по губам в безуспешной попытке смочить их слюной. – Мы все погибнем здесь, на реке.

Он шмыгнул носом. Из угла глаза выкатилась капелька влаги и стекла вдоль носа. Он плакал.

Малта смотрела на него, испытывая поистине жгучую ненависть. Еще никогда в жизни ее не снедало такое мощное чувство.

– Надеюсь, ты сдохнешь раньше меня, – ответила она наконец, и голос был каркающим и хриплым. – Успею полюбоваться.

– Изменница! – Касго наставил на нее трясущийся палец. – Лишь подлая изменница способна так со мной говорить! Я – сатрап всея Джамелии! Я приговариваю тебя к казни! С тебя сдерут заживо кожу, а потом сожгут на костре! Клянусь – если мы останемся живы, я непременно прослежу, чтобы этот приговор был исполнен! – И он обратился к Кикки: – Будь свидетельницей, Подруга! Если я умру, а ты выживешь, ты должна всем передать мою последнюю волю. Пусть эта сучка понесет должное наказание!

Малта испепелила его взглядом, но не стала ничего говорить. Просто потому, что рот и гортань намертво пересохли. Ей очень не хотелось оставлять за ним последнее слово, но выбора не было.

Она села и повернулась к сатрапу спиной.

Тинталья продолжала охотиться. Сегодня она разговелась молодым кабаном, не нажившим ума. Увидев и ощутив запах хряка, подбиравшего желуди у края дубовой рощи, драконица испытала сводящий с ума приступ голода и ринулась вниз. Глупый вепрь с праздным любопытством наблюдал за ее стремительным приближением и лишь в последний момент сообразил пустить в ход клыки. Он успел сделать такое движение, как будто пытался ее отпугнуть. Его свежая туша оказалась Тинталье, что называется, на один зуб. Пир завершился до обидного скоро; кабан исчез без следа, оставив памятью о себе лишь толику крови на палой листве и камнях. А Тинталья взмахнула крыльями и снова полетела вперед.