Я отняла лоб от ее рук, встала, пошла в ванную, включила горячий душ. Грелась под тугими струями кипятка, они стекали по волосам, лицу, мешались с горячими слезами и уносились в черную сливную дыру.

Валентин Егорович рассказывал про древнюю богиню Афродиту, что после нового омовения выходила из пены морской девственницей, тогда, в ванной, я поняла, о чем говорилось в старой сказке.

Полумертвая бабушка Лисичанская, парализованная и немая, дала мне больше тепла, чем кипяток, льющийся из душа. Я стояла под струями, не ощущая жара, — огонь снова был внутри меня.

15

Петровна рассказала: Антон с каким-то своим другом-наркоманом напали ночью на таксиста. Попытались его задушить, но мужик оказался здоровый, вырвался да еще накостылял им по первое число. Сам же и сдал их в милицию.

Валентин Егорович откупил сына, его положили на экспертизу, признали невменяемым и закатали в психушку на неопределенный срок.

— Ходит к нему, навещает, я спросила, говорит, поправляется.

Я слушала, молилась только, чтобы не сболтнула лишнего, но у Петровны хватило выдержки, больше она ничего не сказала. Валентин Егорович по-прежнему жил один. Я видела его несколько раз в окошко.

Он садился в свой автомобиль — все такой же стройный и крепкий.

Интересно, чувствовал ли он спиной, что я смотрю на него?

Навряд ли.

Бабушка Лисичанская умерла во сне 12 ноября. Это случилось ночью, я спала и придти на помощь не успела. Я так не убивалась по родному Павлику, по маме, как рыдала по ней. Слезы лились из глаз, я не могла, не хотела их сдерживать.

Через день прилетел Марк Григорьевич, обнял меня, родной потерянный человек, и долго не отпускал.

После поминок сказал:

— Собирайся, поедешь в Италию, мои друзья ищут няню к девочке восьми лет. Папа — итальянец, мама — русская, девочка начинает забывать родной язык матери.

Я ответила, что сначала съезжу в Волочек, посмотрю на внучку Дашеньку — она родилась два месяца назад, а я ее еще не видела.

Светка и Валерка звали сидеть с ней. Виктор Бжания предложил поискать больного — спрос на сиделок в Москве огромный.

Последнюю ночь я ночевала на Беговой в своей кровати. Марк Григорьевич спал в другой комнате. Квартира отходила к племянницам бабушки.

Я так и не заснула.

После разрыва с Валентином Егоровичем я и начала вспоминать — Пенджикент, Душанбе, дорогу до Харабали, Волочек, Геннадия, смерть моего Павлика, Лейду, Юку. И пока, сидя рядом со спящей бабушкой, вспоминала, время останавливалось. Я жила в прошлом и переживала все снова, как будто глотнула кукнара из рук Насрулло. Мое «я» отделялось от тела, находилось где-то рядом, наполнялось болью и радостью — не как в жизни, а более остро и отчетливо. Но я не теряла разум и волю. Это было спасением, как спасительна сама жизнь. «Умей только радоваться!» — говорил мой Юку.

В последнюю ночь на Беговой я снова вспомнила и, может быть, задремав не надолго, увидела их всех, любимых и прощенных мной. Мы стояли на цитадели в Пенджикенте, вставало солнце, вокруг паслись ослики и кони.

— Отче-Бог, помоги им, а мне как хочешь! Аминь Святого Духа!