Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Все советовали одному молодому человеку забрать у сорокалетней дамы, в которую он прежде был влюблен, свои письма. «Да она их, наверно, уже уничтожила!». — «Ну нет! — возразил кто-то. — Едва женщине минет тридцать, как она начинает свято хранить каждое любовное письмо».
* * *
М* говорил по поводу того, как полезно уединение и какую мощь придает оно человеческому разуму: «Горе поэту, который ежедневно завивает волосы! Чтобы писать хорошие вирши, он должен носить ночной колпак и иметь возможность хвататься за голову».
* * *
Людям маленьким и тщеславным великие мира сего никогда не дарят свое общество безвозмездно.
* * *
История Пор-Рояля, написанная Расином,[677] — поистине примечательное произведение. Весьма занятно читать, как автор «Федры» рассуждает о великом предназначении, уготованном господом матери Агнессе.[678]
* * *
Как-то д’Арно,[679] зайдя к графу Фризену,[680] застал того за туалетом; его прекрасные волосы были распущены по плечам. «Сударь, у вас волосы истинного гения!», — воскликнул д’Арно. «Вы находите? Хотите, я отрежу их и закажу вам из них парик?», — ответил граф.
* * *
От тех, кто занимается сейчас во Франции внешней политикой, в первую очередь требуют досконального знания всего, что относится к Индии. Изучению этого предмета Бриссо де Варвиль[681] посвятил много лет своей жизни, и я сам слышал, как он рассказывал, что отвлечь его от этого занятия и чинить ему всяческие препятствия старался не кто иной, как г-н де Верженн.
* * *
Ж.-Ж. Руссо, выигравшему несколько партий в шахматы у принца Конти, попеняли на то, что он проявил неучтивость: следовало дать принцу выиграть хотя бы две-три партии. «Но ведь я дал ему фору в ладью!», — возразил Руссо.
* * *
М* говорил мне, что как ни старается г-жа де К* стать богомолкой, у нее все равно ничего не выйдет: для спасения души мало одной глупости, то есть искренней веры, тут еще нужен такой запас повседневного тупоумия, какого ей никогда не приобрести. «А именно это тупоумие и зовется благодатью», — добавил он.
* * *
Когда г-н де Ришелье на светском приеме стал увиваться за г-жой де Брион, дамой очень красивой, но, по общему признанию, глуповатой, не обращая должного внимания на г-жу де Тальмон,[682] последняя сказала ему: «Сударь, зрение у вас безусловно отличное, но вот на ухо вы, кажется, немного туги».
* * *
Аббат Делавиль[683] хотел устроить политическую карьеру г-на де*, человека скромного и порядочного, но неуверенного в своих силах и потому отклонявшего все его предложения. «Эх, сударь, да вы загляните в „Королевский альманах“!»,[684] — сказал ему, наконец, аббат.
* * *
В одном итальянском фарсе Арлекин говорит, касаясь недостатков обоих полов, что люди достигли бы совершенства, если бы не были мужчинами и женщинами.
* * *
Сикст V,[685] будучи уже папой, вызвал к себе в Рим из Милана некоего доминиканца, начал распекать его за то, что он нерачительно распоряжается средствами своего монастыря, и напомнил ему, что лет пятнадцать назад он дал деньги в долг одному францисканцу. «Да, был такой грех, — сознался провинившийся. — Францисканец оказался дрянным человеком, он меня надул». — «Тот францисканец — это я, — сказал тогда папа. — Берите ваши деньги, но впредь будьте осмотрительней и никогда не давайте взаймы братии этого ордена».
* * *
Лукавство и осторожность — вот, видимо, те качества, которые особенно ходки и выгодны в обществе. Они порой подсказывают людям словечки, которые стоят любых острот. В одной гостиной неумеренно расхваливали деятельность г-на Неккера; некто, явно его недолюбливавший, спросил: «А не помните ли вы, сколько времени он занимал пост министра после смерти г-на де Пезе?».[686] Тут собеседники вспомнили, что г-н Неккер — креатура последнего, и всеобщее восхищение сразу поостыло.
* * *
Прусский король, заметив, что лицо одного из солдат изуродовано шрамами, спросил его: «В каком это кабаке тебя так изукрасили?». — «Да в том же самом, где и вы получили свою порцию, — в Колине»,[687] — ответил солдат. Хотя под Колином король потерпел поражение, ответ солдата привел его в восторг.
* * *
Христина,[688] королева шведская, пригласила к своему двору знаменитого Ноде,[689] написавшего очень серьезный труд о греческих танцах, и немецкого ученого Майбомиуса,[690] который перевел и выпустил в свет сочинения семи греческих авторов о музыке. Бурдело,[691] придворный медик Христины, помесь фаворита с шутом, надоумил королеву предложить упомянутым ученым: одному — спеть старинную греческую песню, другому — изобразить греческий танец. Ей удалось их уговорить, почтенные мужи разыграли этот фарс и сделались всеобщим посмешищем. Ноде отнесся к шутке весьма хладнокровно, но ученый, с окончанием на «ус», выйдя из себя, поставил Бурдело не один фонарь под глазами, а затем покинул шведский двор и даже вообще уехал из Швеции.
* * *
Канцлер д’Агессо[692] предоставлял привилегию[693] на какой-нибудь новый роман или даже просто соглашался закрыть глаза на его печатание, лишь поставив целый ряд обязательных условий. Так, он разрешил аббату Прево выпустить первый том «Кливленда»[694] только при условии, что в последнем томе Кливленд обратится в католичество.
* * *
М* говорил о принцессе де*: «Она из того сорта женщин, которых нельзя бросить. Значит, остается одно: изменять ей».
* * *
Кардинал де Ларош-Эмон, смертельно больной, исповедался какому-то» священнику. Его потом спросили, что это за человек. «Я просто в восторге от него, — ответил кардинал. — Он рассуждает о преисподней как сущий ангел».
* * *
Однажды Ла Кальпренеда[695] спросили, что это за красивая ткань, из которой сшит его костюм. «Это „Сильвандр“», — ответил он. Так называется один из его романов, имевший большой успех.
* * *
Аббат Верто[696] очень часто переходил из одного монашеского орден» в другой. Остряки называли эти его переходы «революциями аббата Верто».
* * *
М* сказал как-то: «Мне ни к чему быть христианином, но вот верить в бога было бы неплохо».
* * *
Непонятно, почему Вольтер не изобразил в своей «Девственнице» шута: ведь в те времена у королей всегда были шуты, а такой персонаж мог бы обогатить картину нравов эпохи несколькими яркими штрихами.
* * *
Когда г-на де*, человека необычайно вспыльчивого, упрекнули за какой-то промах, он пришел в ярость и заявил, что отныне поселится в
