М. И. Кутузов, как накануне смерти Екатерины Великой, провел во дворце вечер и накануне убийства Павла I. Генерал А. Ф. Ланжерон даже записал его рассказ: «Мы ужинали вместе с Императором. Нас было 20 человек за столом. Государь был очень весел и много шутил с моей старшей дочерью (Прасковьей. — Л. И.), которая в качестве фрейлины присутствовала за ужином и сидела против Императора. После ужина он говорил со мною, и пока я отвечал ему несколько слов, он взглянул на себя в зеркало, имевшее недостаток и делавшее лица кривыми. Он посмеялся над этим и сказал мне: „Посмотрите, какое смешное зеркало; я вижу себя в нем с шеей на сторону. Это было за полтора часа до его кончины“». Знал ли генерал о заговоре против императора? «Кутузов не был посвящен в заговор», — записал А. Ф. Ланжерон. Однако если вспомнить, что Михаил Илларионович был очень наблюдательным человеком, чутко улавливавшим настроение тех, с кем общался, можно в этом и усомниться. Как он воспринял результат заговора? С кем он мог без опасений обсуждать все происшествия? Пожалуй, лишь с верным другом Екатериной Ильиничной, которая в 1802 году вела путевой дневник. После посещения Оружейной палаты она внесла туда следующие строки: «С удивлением рассматриваем все с благоговением — подходим к платьям, в которых добрые Цари короновались. С необыкновенным восторгом подхожу к платью Екатерины Второй, и некая невидимая сила заставляет облобызать его. Свидетельница блага общего! И творец особенно моего и детей моих! Прими жертву сердца моего, тебе всегда посвященного! Бессмертная душа твоя, да увидит, что при малейшем напоминании имени твоего слезы благодарности не престанут течь из глаз моих! Кажется, что прикасалось великой Монархини сей, все имеет отменное, нечто величественное! Вот действия сильного впечатления, коея действия оставили на современников Ея впечатления должного переселиться и в потомство наше, которое что-то божественное будет видеть во всем, что прикасалось Великой Монархини Сей! Спокойся, Душа Великая! Россия счастлива, Ангел мира, внук твой ею правит и слава Ею царствовать по Закону и что больше, по сердцу твоему, есть услаждением нашим»82. Следовательно, Михаил Илларионович был уверен в том, что Александр и есть законный наследник Екатерины II.

Итак, мы знаем, что наш герой не шел сырой мартовской ночью под крик воронья к Михайловскому замку, не врывался в спальню к несчастному императору, погибшему от рук своих подданных, среди которых было немало знакомых Кутузову людей. Это был генерал от кавалерии граф П. А. фон дер Пален, в одно время с Кутузовым некогда обративший на себя благожелательное внимание принца де Линя, тем временем потерявшего в вихре революции всё: сына, родовое имущество, отечество. Дела же графа Палена шли в гору: он был первым по значимости лицом в Северной столице после императора, вознесшего эстляндского барона на высшую степень могущества, откуда тот успешно руководил заговором против своего государя. В числе заговорщиков оказался приятель Михаила Илларионовича, барон Леонтий Леонтьевич Беннигсен, «последний кондотьер на русской службе». Подданный английского короля, так и не принявший российского гражданства, он настолько прикипел к своему новому Отечеству, что, оказавшись в немилости у императора Павла, не захотел возвращаться в родовое имение Бантельн в Ганновере, коротая дни в отставке в имении Закрете под Вильной, купленном там в память об удачно произведенной атаке русской конницы на польскую кавалерию в 1793 году. С генералом Беннигсеном Кутузова связывали долгие годы дружбы, пока в 1812 году «честолюбивые виды» не превратили обоих военачальников в злейших врагов: как говорил впоследствии герцог Веллингтон, «на вершине нет друзей». По Петербургу ходили слухи, что Беннигсен сыграл не последнюю роль в устранении Павла I с престола, хотя он оказался втянутым в цареубийственный заговор против воли. Ганноверца, по его же словам, подвела профессиональная привычка делать все на совесть; «привыкнув быть всегда впереди своего полка, я и здесь оказался впереди маленького отряда», — рассказывал впоследствии «длинный Кассиус», как назвал его немецкий поэт В. Гёте за причастность к «истории 11 марта». Активное участие в заговоре приняли братья Зубовы, приехавшие в столицу по приглашению все того же графа Палена, под предлогом примирения с императором. «Я разрешил тебе вернуться в Петербург, а ты пришел меня убивать?!» — крикнул император графу Валериану Зубову. Михаил Илларионович не мог не удивляться, узнав о том, что смертельный удар — массивной золотой табакеркой в висок — нанес Павлу I граф Н. А. Зубов, зять его почтенного соратника А. В. Суворова, скончавшегося в 1800 году. Участники дворцового переворота были так ожесточены против своей жертвы, что едва не упустили из виду, что, по официальной версии, император не был свергнут с престола, как некогда его отец, а скончался «апоплексическим ударом». «Заставили Козицкого написать Манифест о восшествии на трон Александра, — рассказывал А. М. Тургенев. — Козицкий написал Манифест, который остался бы на вечные времена укором и посрамлением императору Александру. Козицкий, объявляя о кончине императора Павла, последовавшей от апоплексического удара, высчитывал действия покойного. Трощинский остановил тиснение сего Манифеста, написал другой и одним словом: „Буду царствовать по стопам любезной бабки нашей, в Бозе почившей Императрицы Екатерины“, — сими словами Трощинский приковал пламенною любовью сердца к младому их императору »1.

С первых же дней нового царствования Кутузов, по-видимому, пользовался доверием молодого государя. Но 16 апреля 1801 года, посреди всеобщего ликования, связанного со вступлением на трон молодого, великодушного царя, «екатерининский орел» осмелился высказать неудовольствие монарху, отступившему от обещания царствовать «по духу Екатерины». В письме генерал-прокурору Сената А. А. Беклешову «угодливый» и «льстивый придворный» предстал совсем в ином виде, гневно, хотя и в рамках приличий, опротестовав милостивое разрешение государя о возвращении в Россию участников Польского восстания 1794 года: «Литовский гражданский губернатор представляет ко мне, что по получении там всемилостивейшего Его Императорского Величества манифеста, в 15-й день марта состоявшегося, о прощении всех из России бежавших и в Молдавии, и в прочих заграничных местах скрывающихся, и о дозволении возвратиться восвояси, некоторые из тамошних первостепенных дворян отнеслись к нему с вопросом, могут ли сею высокомонаршею милостию воспользоваться также те из литовских дворян, кои по участвовании в делах последнего в Польше мятежа скрылись за границу и коих после высочайше запрещено было впускать в пределы России. Я равномерно нахожусь в затруднении сделать разрешение на возврат их в отечество, тем паче, что о невпуске их в пределы России были особенные запрещения от Ее Императорского Величества блаженные памяти покойной Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны, и что имения некоторых из них, яко бывших уже подданных российских по губерниям Минской, Волынской и Подольской и присоединившихся потом к мятежникам, за нарушение верности присяги конфискованы и всемилостивейше пожалованы разным особам в венное и потомственное владение (выделено мной. — Л. И.)»2. Манифест государя касался и его, генерала от инфантерии Голенищева-Кутузова, потомственных владений. Кутузов с явным пренебрежением относился к тому факту, что покойный Павел I, вступив на престол, сразу же объявил амнистию вождю восставших Т. Костюшко, заключенному в крепость. Трогательная сцена, происходившая в присутствии цесаревича Александра Павловича, по-видимому, не произвела ни малейшего впечатления на М. И. Кутузова. Между государем и подданным еще не возникло конфликта, но первая ласточка непонимания уже пролетела. Пока же Кутузов по-прежнему находился в Петербурге, продолжая руководить Виленской губернией и Украинской инспекцией из Северной столицы, где он выполнял и другие не менее важные обязанности. Прежде всего, следовало разрядить тревожную обстановку в городе, сложившуюся в результате разрыва дипломатических отношений с Англией. Эскадра адмирала Нельсона появилась на Балтике через неделю после смерти Павла I. Военные действия были предотвращены мирными переговорами, закончившимися 5 июня 1801 года подписанием англо-русской конвенции. 11 июня 1801 года Кутузов доносил Александру I: «Во исполнение высочайшего Вашего Императорского Величества повеления, объявленного мне генералом от кавалерии графом Паленом в 11-й день сего июня, чтоб войски, содержащие кордон по берегам Финского залива, были сняты и возвращены на прежние квартиры, вследствие чего предписал я сего ж числа финляндскому инспектору генерал-лейтенанту князю Волконскому 3-му, чтоб занимаемые кордон по берегам Финского залива войски возвратились в прежние свои квартиры »3.