— У меня ощущение, что я управляю ванной, которая летит под откос! — воскликнул Данила после третьей бесплодной попытки вывести корабль из области гравитационных ям. — Если так пойдет дальше, мы разлетимся на куски раньше, чем эта несчастная планета!

— Не отклоняйся от курса, — Каляда встала. — Оливул, остаешься за капитана.

— Но… — бортинженер не успел задать вопрос, поскольку Серафимы в кабине уже не было.

«Что она задумала?» — испугался Пэр.

— Не знаю, — Бер-Росс повернулся к терминалам своей линии. — Юля, поставь все оружие на предохранители, я передаю твою энергию на рулевое управление. Техотсек, что у вас?

— Нормально, два узла осталось, — доложил один из близнецов.

Ответ озадачил всех. Оливул включил монитор внутренней связи, и на центральном экране стало видно, как Серафима быстро, но без суеты, разбирает главный распределительный щиток. Грег и Гор только успевали выполнять ее лаконичные команды, бросались то к одному блоку, то к другому, подключали какие-то кабели к аппаратам, о существовании коих никто не подозревал.

Волк затрясся, индикаторы гравитационной системы угрожающе загудели. Данила дернул штурвал, но корабль слушаться не желал.

— Не волнуйтесь, — раздалось из динамика сквозь скрежет и грохот. — Мы поднимаем крылья!

Внешнее покрытие звездолета вытягивалось, игнорируя все традиционные законы физики. Два огромных полупрозрачных крыла грациозно взметнулись ввысь. На бездействующих блоках линии пилота возникли новые панели управления, и Волк плавно скользнул в небо.

Волк уходил в глубокий космос. В прогнозах Бер-Росс немного ошибся: планета прожила еще не пять, а двадцать минут. Поэтому взрыв ее был виден со звездолета как короткая вспышка среди звезд.

— Она исчезла совсем? — спросила Юлька, провожая взглядом погасшую планету.

— Когда предмет существует там, где не должен существовать, реальность в конце концов уничтожает его, — откликнулся Оливул. — Экзистор остановил Игру, и энергия перестала поступать к планете.

«Вот не думал, что Донай мог построить и разрушить Экзистедер», — произнес Пэр.

— Донай не строил его. Он пользовался готовым потоком.

— Это был Мир нашей матери, — пояснила Юлька. — И она своими руками уничтожила его.

— Или перевела в другое измерение, — подсказал Бер-Росс.

— Вашей матери? — не понял Данила.

— Юлия — первая дочь Аз-князя Диербрука, прямая наследница княжеского Жезла, — сказал Оливул, нежно глядя на подругу.

— Ты это знал?! — чуть не подскочила девушка.

— Нет-нет, до сегодняшнего дня — нет, — уверил Белый князь. — Я догадался, когда ты говорила с братом.

— Ты же лежал без сознания, как ты мог меня слышать? — прищурилась Юлька.

— Откровенно говоря, я был в полном порядке, — признался он. — Всего лишь хотел усыпить бдительность Доная и открыть пространственные цилиндры. Но тут явилась ты.

Грег и Гор, дремавшие, сидя на диване, подняли головы.

— Каким образом ты преодолел зависимость от кристалла? — спросил один из них.

— Исчезла искусственная жизнь — перестал работать и кристалл. Представляю, как я разочаровал Доная!

— Да уж, он явно жаждал театральных эффектов, — хмыкнул Данила и потер рукой свою челюсть. — А здорово дерется, черт!

— Эй, подожди, — испуганно перебила Юлька. — Оливул, получается, что я твоя двоюродная сестра?

— Да. А что это меняет?

Юлька приоткрыла рот, но так и не нашла ответа. Белый князь рассмеялся, притянул девушку к себе, обнял и горячо поцеловал.

— Между прочем, — встали близнецы, — она и наша двоюродная сестра. И мы еще не выразили благодарность за свое спасение.

И оба по очереди чмокнули ее щечку.

— Так! — Данила закинул ногу на ногу. — Кажется, у Оливула появился серьезный конкурент в двух лицах!

«Данька, как тебе не стыдно!» — вступился Пэр.

Но у Юльки уже был готов ответ.

— А знаешь, племянничек, — начала она с самым невинным выражением на лице.

— Чего?! — Данила подался вперед.

— Как? Разве ты забыл? — продолжала девушка под беззвучный смех Оливула и близнецов. — Твой отец был троюродным братом Россов и Бруков по мужской линии. Отсюда вытекает, что ты приходишься мне двоюродным племянником.

— Только не это, — вырвалось у Гаюнара.

По кают-компании раскатился дружный хохот.

— Пора проложить следующий курс, — сказала Каляда, когда все успокоились.

— Здесь нам больше делать нечего.

— Постойте, — Оливул поднял руку, — зачем блуждать по космосу? Я с великим удовольствием приглашаю всех в мой маленький Мир. У нас будет вдоволь времени для отдыха и подготовки дальнейших планов. К тому же многим не помешает элементарная тренировка в хождениях по Структуре.

Раздались одобрительные возгласы. Серафима подвела итог.

— Тогда, Оливул, тебе быть штурманом.

— Это не трудно. Пэр, подготовь, пожалуйста, Волка к структурному проходу.

«Отлично! Как много раз я делал это с Гаюнаром!» — зеленое облачко исчезло в стенах кают-компании.

Через полчаса Крылатый Волк медленно двигался в абсолютной черноте. По словам Бер-Росса достичь цели звездолет должен был на следующее утро.

Данила отправился спать, Грег и Гор опять устроились на диване, и Юлька, вооружившись расческой, взялась за их непослушные волосы, ставшие после превращений в драконий гребень похожими на комок свалявшейся шерсти. Пэр шнырял по кораблю, Серафима вернулась на капитанский мостик, а Оливул стоял перед обзорным экраном, наблюдая за хитрыми завитками каналов, встречающихся на пути Волка.

Каляда вошла в зал и остановилась рядом с Белым князем.

— Великий сказал тебе, как поднимаются крылья? — вполголоса спросил Оливул.

Он стоял к ней спиной, и беззвучный утвердительный ответ запечатлелся в сознании.

— Око Великого смотрит на нас, — добавила Каляда вслух. — Я чувствую его с того момента, когда мы шагнули на борт Крылатого Волка. Мы стоим в начале своего Пути, и чуть только к нам присоединится седьмая Стихия, мы пойдем вперед, а Они будут наблюдать.

Оливул не ответил. Взор его вновь окунулся в Пространство.

— Тебя тревожит Донай? — спросила Серафима тихо.

— Я ранил его сегодня, — он тяжело вздохнул и провел рукой по повязке на своем предплечье. — В гневе я забыл, что он мой брат.

— Ты спас ему жизнь, убив медведя, — напомнила женщина. — А ваше противостояние должно было однажды разразиться грозой. Он на многое теперь посмотрит иначе. Все образуется.