Ну а мне развлечение. Пить одному — это только для алкашей. У любого нормального человека должен быть собутыльник. Хотя бы муха, привязанная к ниточке. Отпустил — «С отъездом!» Потянул за ниточку — «С приездом!» Вот и повод выпить.

Крепкого вина здесь нет. Спирт — это для снадобий. Здешний люд накачивается «компотом». Так что и нажраться как следует не получилось. Сижу, гляжу — то в зал с высоты второго этажа (ясное дело, что аристократу сидеть внизу, с «быдлом», совершенно невместно), слушаю «песню Ярославны», и тихо тоскую. Дебош устроить, что ли? Или на самом деле утащить эту девку в комнату для утех, разложить на застиранных простынях, и…

Нет, при мысли о таком развлечении меня начинает корежить. Брезглив я, представляю, сколько клиентов побывало в этом средоточии порока, и сколько заразы в ней сейчас таится. Пусть ее черти трахают…

— Свали отсюда, а? — не выдерживаю я, и якобы подвыпившая девица затыкается, вытаращившись на меня злым, и очень даже осмысленным, трезвым взглядом — Ты уже запуталась. Вначале было пять сестер и братьев, две сестры и три брата. Потом их стало семь. Но двое умерли от голода. И стало шесть. Видимо больная мама еще одного родила, пока лежала в горячке. Ты когда выходишь работать, заучивай свою песню как следует, иначе можешь и нарваться.

— Хотя бы серебрушку дайте, господин — абсолютно трезвым голосом говорит девушка, которая только что плакала пьяными слезами, и становится серьезной-серьезной, и лет на пять старше, чем казалось минут десять назад.

— Создатель подаст — так же холодно отвечаю я, и под моим взглядом девица как-то сразу съеживается, и тихо-тихо выскользает из-за стола. Я вздыхаю, отворачиваюсь к сцене, на которой скачут три полураздетые танцовщицы, и вдруг слышу, как на стул возле меня опускается чье-то тело. Еще одну девку подогнали, что ли? Поворачиваюсь, демонстративно хмуря брови, и натыкаюсь взглядом на взгляд мужчины, который сидит за моим столом. Грузный, с явственно обозначенным животиком, одетый в камзол из хорошей ткани, он выглядит не очень удачливым главой Клана из провинции, приехавшим в столицу для улаживания семейных дел. Например — с жалобой на соседа, отхватившего кусок не принадлежащей ему земли. Абсолютно безобидная, и даже комичная фигура.

— Привет, Учитель… — говорю я, пристально вглядываясь в добродушное широкое лицо толстячка.

— Привет, Ученик — тихо, так же как и я, говорит Учитель, и его голос как всегда бесстрастен, полностью лишен эмоций. Робот, а не человек. Ожившая статуя!

— Слушаю — киваю я, стараясь не выказать свое волнение — Ты ведь что-то важное хотел мне сказать?

— Важное — кивнул Учитель — Важнее некуда.

Он замолчал, будто для того, чтобы придать особую значимость своим словам, а я продолжал смотреть в пространство над его головой, и ждал. Такие паузы — это в стиле Учителя, я к ним уже привык. И вообще — вывести из себя меня довольно-таки трудно — если я этого не захочу.

— Тобой недовольны — таким же бесцветным голосом сказал Учитель — Очень недовольны. Тебе сошло с рук одно преступление — потому, что оно не нарушило планов властителя. Сошло с рук еще несколько — нас не интересует судьба мелких преступников. Но уничтожить два высших Клана — это было лишнее.

Снова замолчал, глядя мне в лицо темными глазами. Как две дырки в пространстве. Черные дыры.

— Ты будешь наказан. Но вначале — выполнишь задание. Нужно убрать человека, имя которого написано здесь.

Он подвинул ко мне маленький конверт с красной печатью.

— Способ выберешь сам. Это неважно.

— Значит, меня решили убрать? — криво усмехаюсь, упираясь взглядом в лицо того, кто больше десяти лет был моим мучителем, и… учителем — Если способ убийства не имеет значения, значит, меня зачистят?

— Как ты сказал? Зачистят? — Учитель поднял брови, кивнул — Хорошее слово. Да, чистка.

И тут же наклонился и с трудом сдерживаемой яростью выдохнул:

— А ты что хотел?! Ты с ума сошел?! Бесчинствуешь, и думаешь, что можешь творить что угодно?! Я оберегал тебя, я делал все, чтобы ты понял! Чтобы спасся! А ты что сделал?! После того, как уничтожил двух Советников — судьба твоя решена!

Он замер, прикрыл глаза. Лицо его, бесстрастное под гримом, и вообще бесстрастное, как и всегда — исказила гримаса. Легкая такая, почти заметная, но вполне различимая гримаса досады и разочарования.

— Я учил тебя. Берег тебя. Надеялся, что ты выживешь. И теперь…

— Это ты прислал предсказательницу с песней, так? — перебил я его, не заботясь о вежливости.

— Я — просто сказал он, и теперь я точно знал, что дела совсем плохи — Это настоящее предсказание. Твоя судьба зависит от этой девочки.

— Карлик, ребенок, и девушка… — усмехнулся я — А просто так нельзя было сказать? Все с вывертом, все непросто.

— То, что я сделал, на самом деле преступление — медленно выдал Учитель — И я не должен был этого делать. Но сделал. Потому что мне тебя жаль. Я к тебе привязался. И не хочу, чтобы ты умер. Тебе и так досталось в жизни…

— А что за слова про то, что я бастард не того человека? — прерываю я это сопливо-сахарное объяснение. Ну не верю я Учителю, когда он начинает говорить про какие-то чувства. Нет у него никаких чувств. Ожившая статуя, не более того! Если он что-то делает, значит — или у него есть приказ, или он производит какие-то действия в рамках того же задания. А ради выполнения задания можно совершить что угодно — главное, чтобы оно было выполнено. «Для ниндзя — главное не честь, главное — победа!»

— Не знаю — пожимает плечами мужчина, и снова я ему не верю. Лживый ублюдок! Он сам учил меня врать с невозмутимым лицом, да так, чтобы поверил самый искушенный зритель. Даже такой как я прожженный типус.

— У тебя есть возможность выжить — Учитель сух и деловит — Если выполнишь то, что тебе прикажут. Но это и будет твое наказание. Ты должен доказать, что лоялен.

У меня вдруг засосало под ложечкой, и к горлу подкатил ком. Что эти гады придумали? Кого казнить? Нет, не так — кого казнить, чтобы меня наказать? Это должен быть кто-то очень мне дорогой. Кто? Неужто… нет! Не может быть! Ирен я им не отдам!

— Ты убьешь Содию Альфарец — после секундной паузы сказал Учитель, и я вдруг почувствовал, что могу дышать. Все время, пока он говорил, я сидел замерев и сжав пальцы в кулаки